Церковное привидение: Собрание готических рассказов
Шрифт:
Она твердо надеялась, что я приеду, и я, соответственно, пустился в путь. Раздумывать не приходилось, оставалось только посетовать на свое злосчастье. Утром мне портили настроение досадные мысли о том, что уже прилетают вальдшнепы и что Кланройдены умоляли меня остаться, днем его испортило еще больше путешествие по угрюмым местам с угольными шахтами. Леса вокруг реки Мор тоже не придавали бодрости духа. Я тревожился за Сибил и Ладло, а эта треклятая окрестность при первом взгляде всегда наводила на меня, можно даже сказать, ужас. Назовите это глупостью, но оговорю, что нервы у меня железные и перепадам настроения я не подвержен. Это просто органическая нелюбовь к тучной мощной почве, к запахам леса и древности, к унылым дорогам, деревьям, к аромату старой тайны. Я вызывающе здоровый, законченный обыватель. Мне нравятся четкие очертания и насыщенные цвета; при виде Мора, с полутонами и туманными далями, у меня наступал упадок духа. Даже когда
Мне вспомнилось, как Ладло в рассказах об этом месте называл его Мананном, священной землей древних. [345] Тогда я пропустил его слова мимо ушей, но теперь мне пришло в голову, что предки сделали мудрый выбор. Земля, воздух — все здесь было пропитано загадочной жутью. В окружении сырых, таинственных лесов, по соседству с краем угля и железа, в относительной близости столицы, эта местность являла собой зловещие остатки варварских времен. На низких холмах лежали зеленые пастбища с прозрачными реками и светлыми долинами, но здесь, в торфяной пустыне, стада овец и возделанные поля попадались редко. Хаус-оф-Мор был единственным на много миль жилищем, и, если не считать захудалой деревушки, этот первозданный холмистый край находился в полном распоряжении диких зверей. Охота тут была очень недурная, но даже ради лучшей в мире охоты я не согласился бы поселиться в подобных краях. Ладло заболел — что ж, меня это не удивило. На возвышенности не всегда хороший воздух, вересковая пустошь — не самое здоровое место, а жизнь селянина бывает тяжелей, чем жизнь городского обитателя. Меня снова пробрала дрожь: за несколько часов я словно бы перенесся из ясного полудня в промозглые сумерки.
345
Мананн— древнее королевство бриттов Мананн (или Мано), связанное с преданиями о короле Артуре. По данным историков, в I в. здесь располагалась римская крепость Ад Валлум, которая впоследствии была известна как Камелот в цикле легенд об Артуре.
Миновав деревню, мы въехали в ворота, рядом с которыми стояла сторожка. Здесь снова появились деревья — свежие посадки безобидных маленьких елочек, которые вовсю пускали новые побеги. Вблизи дома росло несколько больших платанов, уродливые кусты бузины сливались в непролазные дебри. Даже в полумраке я разглядел, что лужайки были аккуратно подстрижены и клумбы тоже неплохо ухожены для этого времени года; несомненно, Сибил следила за работой садовников. Внезапно перед глазами оказалось длинное беленое здание, более чем когда-либо напоминавшее казарму, и впервые с тех пор, как я покинул Гленэсилл, на душе сделалось спокойно. Здесь меня ждет тепло и приятное общество — и верно, дверь холла была распахнута, а перед ней, в потоке света, стояла, встречая меня, Сибил.
Пока я вылезал из экипажа, она сбежала по ступенькам, бросила несколько слов кучеру, схватила меня за рукав и потянула в тень.
— О Генри, спасибо огромное, что приехал. Не подавай виду, что знаешь о болезни Боба. Мы об этом не говорим. Объясню позднее. Мне бы хотелось, чтобы ты его развеселил. А теперь нужно идти в дом, Боб уже в холле, ждет.
Пока я мигал, привыкая к свету, Ладло с простертыми руками вышел мне навстречу и, как обычно, весело меня приветствовал. Всмотревшись, я не заметил в его внешности ничего настораживающего: немного, пожалуй, обмяк рот и под глазами наметились мешки, но цвет лица свежий, здоровый. Кто изменился, так это Сибил. Она была бледна, красивые глаза глядели жалобно, обаятельную робость сменили уверенность и самообладание, свойственные страдальцам. Меня это просто потрясло, и, переодеваясь, я мысленно злился на Ладло. Что это за болезнь такая? Ладло весел и глядит здоровяком, в то время как Сибил бледна, и все же отчаянный постскриптум написан не им, а Сибил. Греясь у камина, я решил: неприятности в этом семействе явно требуют моего вмешательства.
Супруги Ладло ожидали меня в гостиной. В поведении Сибил я заметил
Второго такого унылого обеда я не припомню. В большей части комнат Хаус-оф-Мора стены отделаны красивыми панелями времен короля Георга, [346] но в столовой они ровные, расписанные приглушенными тонами под камень. Передо мной, на неприятного вида картине, Авраам приносил в жертву Исаака. Над каминной полкой висело несколько фотографий охотников из общества «Куорн», [347] оставшееся место заполняли пять или шесть невыразительных фамильных портретов. Но меня удивило одно новшество. С пьедестала хмуро взирал большой мраморный бюст, античный подлинник. Портрет, в стиле позднего Рима, принадлежал, несомненно, какому-то императору; его величественное чело, крепкая шея, непроницаемо-высокомерно поджатые губы составляли поразительный контраст обыденному окружению. Указав кивком на бюст, я спросил, кого он изображает.
346
Речь идет о панелях, выполненных в Георгианском стиле (стиль архитектуры и мебели, относящийся к эпохе правления четырех королей: Георга I (1714–1727), Георга II (1727–1760), Георга III (1760–1820) и Георга IV (1820–1830).
347
«Куорн»— охотничье общество в графстве Лестершир (по названию поместья Куорнден-Холл, на территории которого в XVIII в. была проведена первая охота).
Ладло пробормотал что-то неразборчивое («Юстиниан», [348] — решил я), не отрывая при этом взгляда от тарелки. Случайно я перехватил взгляд Сибил. Покосившись на бюст, она приложила палец к губам.
Завершение трапезы прошло еще тягостней, чем начало. Сибил едва притрагивалась к блюдам, а ее супруг с жадностью поглощал все подряд. Он был плотный здоровяк с добрым квадратным лицом, смуглым от загара. Манеры его вроде бы огрубели. Он насыщался с неприличной поспешностью, в глазах напрочь отсутствовали мысли. Я задал вопрос, он вздрогнул; когда он поднимал голову, лицо его было странным и безжизненным, и я пожалел о том, что открыл рот.
348
Юстиниан I Великий(482 или 483–565), один из величайших византийских императоров, кодификатор римского права и строитель собора Святой Софии (правил с 527 г.).
Я спросил об осенней охоте, и Ладло с трудом сосредоточился, чтобы мне ответить. Охоту он похвалил, но свою меткость — нет. Он сейчас не тот, что прежде. Нет, у него никто не гостит — Сибил хотелось одиночества. Да, в этом году охота не задалась, но до наступления зимы он еще устроит грандиозную вылазку с егерями и фермерами.
— Боб совершенно правильно поступил, — проговорила Сибил. — Он все больше сидел дома, потому что погода была просто отвратительная. Ты не представляешь себе, Генри, во что превращается иной раз наша окрестность. Сплошная хлябь, с безобразными красными ручьями, грязи по колено.
— Не думаю, что это полезно для здоровья, — заметил я.
Ладло поднял голову:
— Я тоже. По мне, это невыносимо, но я так занят, что не выбраться.
Я собирался спросить, чем он занят, но снова поймал предостерегающий взгляд Сибил.
Было ясно, что Ладло пережил какое-то потрясение и у него начинаются галлюцинации. Никакой другой догадки не приходило в голову: ведь он всю жизнь отличался умеренностью. Единственным признаком болезни была рассеянность, во всем остальном он проявлял себя как обычно, нормальным и заурядным человеком. Мне стало жалко Сибил, вынужденную делить с ним одиночество в этих пустынных краях.
Тут Ладло прервал молчание. Он поднял голову, взгляд его нервно заскользил по комнате и наткнулся на римский бюст.
— Знаешь ли ты, что эта местность — древний Мананн? — спросил он.
Это был странный поворот беседы, но меня обрадовал и такой признак сознания. Я ответил, что слышал об этом.
— Название необычное, — возвестил Ладло тоном оракула, — но то, что за ним стоит, еще необычней. Мананн, Мано, — повторил он раскатисто. При этом он пристально и, как мне показалось, боязливо скосил глаза влево.