Цесаревич Вася
Шрифт:
– Вот оно что! – Николай Александрович всё же отхлебнул из стакана и с одобрением кивнул. – Мой любимый «Оджалеши». На английскую работу похоже.
– Вино?
– Нет, расстрел твоих изобретателей на английскую работу похож. Точнее, на заметание следов.
– Почему так думаешь?
– А ты не помнишь, что было, когда сибирский варнак Гришка Распутин князя Юсупова и Пуришкевича чугунной гантелей до смерти забил в шестнадцатом году?
– Я тогда на фронте был.
– А, ну да… Так вот, этот Гришка был весьма сильным целителем с уклоном в животноводство, и поговаривали, будто в молодости промышлял конокрадством. Его Пуришкевич откуда-то из Тобольской
– Да уж, – хмыкнул Иосиф Первый.
– Вот-вот, я примерно так же отреагировал, – Николай Александрович щёлкнул гильотинкой, отрезая кончик сигары. – И попросил светлейшую княгиню Ливен обратить внимание на стремительную карьеру конского целителя. Дарья Христофоровна дама в высшей степени обстоятельная и смогла бы всё выяснить, но в тот же день Гришка убивает Юсупова и Пуришкевича, а потом принимает большую дозу цианистого калия, стреляет себе в спину из револьвера несколько раз и ныряет в прорубь на Неве. А за ним ещё пятьдесят два человека в течение недели.
– Но при чём здесь англичане?
– Да вроде бы ни при чём, но сразу после серии странных самоубийств английский посол отбыл в Лондон и вновь объявился в Петербурге ровно за месяц до моего вынужденного отречения.
– Думаешь, у них что-то не срослось и пришлось срочно избавляться от ненужных свидетелей?
– Англичанка гадит, – с философской грустью ответил бывший император, и окутался сигарным дымом. – Ладно, Иосиф, хватит о печальном, а то Васька у нас совсем приуныл.
– Завтра у него праздник, вот и повеселится.
– Что, опять родственники из Дании? – страдальчески поморщился Василий.
– Не любишь ты их, – с укоризной произнёс дед.
– Люблю, но на расстоянии.
В памяти Красного хорошо отложился визит толпы датских родственников на его тринадцатилетие. Толпы шумной, как цыганский табор, такой же нищей и вороватой. Потом бабушка жаловалась на пропажу серебряных ложек, сам Вася недосчитался копилки с мелочью, а у отца кто-то срезал две платиновые пуговицы с парадного мундира и спёр золотые часы вместе с цепочкой. Каждый гость ел за троих, пил за пятерых, и любой разговор сводился к просьбам выделить несколько дивизий для освобождения от немецкой оккупации некогда отторгнутых Шлезвиг-Гольштейнских земель. Заодно и Гамбург с Любеком того… освободить.
Подарок, правда, подарили, но один на всех – вышитую шёлком карту упомянутых территорий размером полтора на полтора метра. Сначала Вася хотел её выкинуть, потом решил передарить родной гимназии в качестве учебного пособия – вдруг кто-то из будущих целителей будет специализироваться на психических заболеваниях? Но всё же оставил себе как прекрасную мишень для стрельбы из новенького браунинга. Низкий поклон генерал-лейтенанту Николаю Сидоровичу Власику!
– Никаких заграничных родственников не будет, – успокоил сына император. – До первомайского весеннего бала в Гатчине никаких заграничных родственников! Соберёмся в тесном семейном кругу, подруг позовём, вино пить будем, песни петь будем. Только свои, а чужих нам не нужно.
– Подруги? – дед встрепенулся, как почуявший поживу орёл-стервятник. – С подругами я не только спою, я и сплясать могу.
Иосиф Первый проигнорировал слова тестя, а Василию объяснил:
– Я взял на себя смелость пригласить Веру Столыпину и Катю Орджоникидзе. Мне кажется, ты с ними хорошо ладишь?
– А Поликарпов?
– Это само собой.
– Хорошо, пусть тогда и девочки будут.
Император рассмеялся:
– Я ещё пригласил одного забавного, но полезного человека. Уникальный одарённый-почвенник, практически от сохи. Умудряется кукурузу за полярным кругом выращивать.
– Хрущёв, что ли?
– Ты его откуда знаешь?
– Кто-то рассказывал, – с самыми честными глазами ответил Вася. – Или в газете читал.
– Да, в газетах про его колхоз много писали.
– Про что писали?
– Коллективное хозяйство, следующая ступень развития крестьянской общины. Чему вас только в гимназиях учат?
Интерлюдия
До двадцати лет Никита Сергеевич был обычным человеком без малейшей капли магического дара. Впрочем, его в ту пору никто не называл ни по имени, ни по отчеству, и маленький Никитка охотно откликался на обращение «эй, ты, придурок». Но всё изменила война. И как это ни удивительно, в лучшую сторону.
Стрелковый полк, куда попал новобранец рядовой Хрущёв, разбомбили с дирижаблей на марше где-то в Бессарабии, и контуженого Никиту отбросило взрывной волной в кукурузное поле, где он благополучно пролежал двое суток до прибытия санитарной команды. Время от времени он приходил в сознание и видел перед собой початки, початки, початки… Потом госпиталь, списание вчистую с белым билетом, но каждый день перед глазами вставало бескрайнее поле, и душа рвалась куда-то в неведомые дали.
Никита не стал противиться порывам души и на скромную пенсию, полагающуюся контуженому фронтовику, арендовал триста десятин земли в Маньчжурской губернии, где внезапно преуспел. Выяснилось, что неизвестно откуда появившиеся способности позволяют управлять ростом кукурузы, причём от посева до уборки проходит всего полтора месяца. Три урожая за лето, прихватывая понемногу от весны и осени! Початки длиной до метра и весом до восьми килограммов! А хрюшки при откорме этим кукурузным зерном стремительно набирают вес и вырастают размером с хорошую корову!
К тридцатому году Никита Сергеевич заработал несколько миллионов, репутацию талантливого земледельца, звание почётного академика и орден святого Станислава третьей степени с мечами и бантом за успешное отражение набегов хунхузов и организованный в частном порядке ответный рейд на Пекин с разграблением и сожжением Запретного города. Но хотелось большего, потому что душа всё равно куда-то рвалась.
В тридцать третьем году Хрущёв решил заняться научной благотворительностью и профинансировал экспедицию академика Ферсмана на Кольский полуостров. За открытие медно-никелевых и апатитовых месторождений был пожалован Владимиром сразу второй степени и титулом барона Российской империи. Но и этого Никите Сергеевичу оказалось мало.
Подал прошение на высочайшее имя, получил добро и организовал в Мончегорских тундрах коллективное хозяйство, куда в принудительном порядке свозили осуждённых с большими сроками. И взревели трактора, превращая оленьи пастбища в колосящиеся невиданным урожаем поля. Безумный эксперимент удался – способности Никиты Сергеевича позволяли кукурузе спокойно переносить весенние двадцатиградусные заморозки и майские метели, а полярный день вкупе с апатитовыми удобрениями доводил вес початка до двенадцати килограммов.