Цесаревич Вася
Шрифт:
– Кто же спорит, конечно, отменили, – согласился зауряд-прапорщик. – Вот как с нами под чужими пулями поползаете, так и вас те отмены коснутся, ваше благородие.
– Понял, – вздохнул Василий. – Чего же не понять?
На складе Егорыч грохнул кулаком по железной двери, вызывая командующего портяночно-подштанниковым гарнизоном:
– Сёмка, щучий потрох, подь сюды!
– Чего орёшь, Глеб Егорыч? – из-за высоких стеллажей послышался недовольный голос, а потом показался его обладатель, что-то пережёвывающий
– Так обедай, кто же тебе мешает? Капитан Родимцев даже зайти пообещал, чтобы приятного аппетита пожелать.
Каптенармус почему-то побледнел и судорожно проглотил непрожёванное:
– Зачем аппетиту желать? Не надо желать, если я уже пообедал.
Зауряд-прапорщик указал на Красного:
– Выдавай всё потребное, но если будет сидеть хуже, чем от Исаака Наумыча, то господа офицеры тебя не поймут. Все проблемы в жизни, друг мой Сёма, происходят от непонимания.
– Разве можно сравнивать изделия полковой швальни с произведениями искусства от Альтшуллера? Глеб Егорович, побойся бога! Исаак Наумович Чехову шил, графу Толстому шил, генералу Алексею Николаевичу Романову шьёт!
– А ты, Сеня, постарайся, а сравнивать другие люди будут, – зловеще пообещал зауряд-прапорщик. – И пошевеливайся!
Каптенармус осмотрел Василия с головы до ног, опытным взглядом снимая мерку без всяких приспособлений, и скрылся где-то среди стеллажей. Минут пять там возился и вернулся с несколькими пакетами из вощёной бумаги.
– Извольте примерить, ваше благородие. Вот здесь парадная, здесь повседневная, а туточки полевая. Шинелку вот там повесьте, у нас не гимназия, у нас не украдут.
Василий повесил гимназическую фуражку на крючок и расстегнул шинель. Зауряд-прапорщик вдруг подобрался, смущённо кашлянул и с какой-то странной интонацией произнёс:
– Извините за благородие, господин подпоручик.
– Так я вроде с вами под пулями не ползал?
– Я смотрю, и без нас обошлись.
А каптенармус вдруг звонко хлопнул себя по лбу ладонью:
– Совсем старый стал, сослепу не с той полки взял! – схватил пакет с парадным мундиром и опять скрылся среди стеллажей.
– Сёмка, про обувку не забудь! – крикнул ему вдогонку Глеб Егорович и добавил почти шёпотом, обращаясь к Василию: – Я ведь грешным делом подумал, что опять какого-нибудь фертика для гвардейской отметки в послужном списке прислали.
– А что, и такие бывают? – фальшиво удивился Вася, как раз присланным фертиком себя и чувствующий.
– Сейчас всё меньше, а перед той войной чуть не каждый второй из офицеров. А как порохом запахло, так и пропали куда-то. Не поверите, прапорщики ротами командовали.
– А вот и мы! – Семён появился в обнимку с манекеном, облачённым в парадный лейб-егерский мундир. – Точно ваш размерчик, господин подпоручик. Осталось только звёздочки на погоны приладить.
– Это ты молодец, – одобрил зауряд-прапорщик, но тут же рявкнул: – Обувка где, храппаидол?
– Так вот! – каптенармус выложил на доску, что служила ему подобием прилавка, несколько пар обуви. – Сапоги хромовые, сапоги яловые, сапоги юфтевые, ботинки прыжковые, штиблеты лаковые парадные вне строя… Семён Тимошенко дело туго знает!
– Добре, – кивнул Глеб Егорович и пояснил Красному: – Ежели перед барышнями форсить, то на заказ шитые красивше будут, но в дело ходить так лучше со склада. И крепче, и не жалко. Сейчас мы пойдём оружие под вас подберём, а Сёма распорядится всё погладить, подшить, да на сапоги блеск навести. Сделаешь, Семён?
– А как же! Нешто Семён Тимошенко дела не знает? – даже обиделся каптенармус. – За полчаса управимся.
В оружейке их встретили не в пример вежливее и доброжелательнее. Наверное, потому, что Василий не стал надевать шинель, а просто набросил её на плечи, и ордена были видны издалека. Седой фельдфебель лишь уточнил, винтовки какой системы господин подпоручик предпочитает в это время года.
– А что, есть выбор между берданкой и мосинкой? – пошутил Красный.
– Берданка для вас тяжеловата будет, а так да, бывает, и их берут. Ежели в Туркестане доведётся работать, так с трофейными боеприпасами проблем не будет.
– Я вроде в Туркестан не собираюсь.
– Да кто же егерскую судьбу наперёд знает? – философски заметил фельдфебель. – У нас ведь как – сегодня в Гатчине кофий с эклерами, а завтра в Париже ихние марципаны пробуем. Жизнь, она штука сложная. Самозарядку Токарева возьмёте?
– Возьму.
– Это правильно, – одобрил выбор Глеб Егорович. – Магазинки в нашем деле куда как сподручнее, а ежели с хорошей оптикой… Александр Яковлевич, у тебя есть хорошая оптика для господина подпоручика?
– А что же ей не быть-то? У нас, слава богу, не Греция какая, у нас всё есть.
– Цейсовская? – спросил Василий.
– Обижаете, господин подпоручик, – усмехнулся в седые усы фельдфебель и положил на стол деревянную коробочку. – Фабрики Дмитрия Ивановича Менделеева, просветлённая, с эфирной подсветкой, обеспечивающей возможность ночного прицеливания. Цейс супротив Дмитрия Ивановича – насекомое существо.
– Хороший прицел, – подтвердил Глеб Егорович. – Я через него с восьмисот метров у покойного Якова Шиффа каждую морщинку на лбу видел.
– А зачем вы разглядывали покойника?
– Да сначала-то он живой был.
– И вот эту новинку могу рекомендовать. – Александр Яковлевич достал с полки коробочку с маркировкой «ГВК-М». – Третьего дня только привезли. На вашей винтовочке уже и резьба под него нарезана.
– Глушитель? – догадался Вася. – Быстро освоили, я думал, дольше провозятся.