Цетаганда. Этан с планеты Эйтос. В свободном падении
Шрифт:
— Лендровер, — доктор Минченко довольно улыбался. — Молодец, девочка!
По ровной пустыне быстро шел лендровер с вихрем оранжевой пыли, вьющейся позади. Пять минут спустя машина затормозила и остановилась у переднего люка шатла. Фигура под запыленным прозрачным куполом машины помешкала, надевая кислородную маску, потом купол открылся и сбоку спустился трап.
Доктор Минченко тоже утвердил на носу маску и в сопровождении Ти быстро спустился по трапу шатла, чтобы помочь хрупкой седоволосой женщине, которая возилась с кучей старомодного багажа. Она с явной радостью передавала чемоданы
Минченко с большой осторожностью провожал свою жену по лестнице, она с трудом согнула колени, переступая через высокий край герметического люка. Наконец они могли снять маски и говорить свободно.
— Ты в порядке, Уоррен? — спросила мадам Минченко.
— Все прекрасно, — заверил доктор.
— Я почти ничего не взяла с собой. Я никак не могла решить, что выбрать.
— Вот и хорошо, мы сэкономим массу денег на перевозке багажа.
Сильвер очень заинтересовало, как под действием притяжения теплая темная ткань платья мадам Минченко спадала мягкими складками от талии, перехваченной серебряным поясом. Платье прикрывало икры ее обутых ног, и юбка колебалась в такт движениям.
— Это совершеннейшее безумие. Мы слишком стары, чтобы быть беглецами. Мне пришлось бросить мои клавикорды!
Доктор Минченко ласково погладил ее по плечу.
— Они бы все равно были бесполезны в невесомости. Клавиши становятся на свое место под действием силы тяжести, — его голос вдруг надломился. — Они же хотят убить моих квадди, Айви!
— Да, да, я понимаю…
Мадам Минченко улыбнулась немножко натянутой и какой-то отсутствующей улыбкой, обращенной к Сильвер, которая висела, ухватившись одной рукой за петлю в кабине, и внимательно слушала.
— Вы, наверное, Сильвер?
— Да, мадам, — ответила Сильвер, чуть дыша, своим самым вежливым тоном. Минченко была самая старая женщина, какую она когда-либо видела.
— Нам надо ехать вызволять Тони, — сказал доктор Минченко. Мы вернемся скоро, насколько позволит машина. Сильвер поможет тебе, она очень хорошая. Держись.
Двое мужчин выбрались наружу, и вскоре лендровер скрылся за облаком пыли. Сильвер и мадам Минченко остались вдвоем.
— Вот так, — произнесла Минченко в раздумье.
— Мне очень жаль, что вам пришлось оставить все ваши вещи, — застенчиво посочувствовала ей Сильвер.
— Да… Ну, я, собственно, не могу сказать, что мне жаль оставить все это.
Взгляд мадам Минченко пробежал по кабине шатла. На экране монитора проплывали однообразные безжизненные ландшафты.
Мадам Минченко все еще прижимала к себе футляр для гигантской ложки. Сильвер крутилась на своем, плохо подходившем ей сиденье и пыталась представить, что получится, если выйти замуж за человека в два раза старше. Была ли мадам Минченко когда-нибудь молодой? Как ей казалось, доктор, конечно же, всегда был старым.
— Как получилось, что вы стали женой доктора Минченко? — спросила она.
— Иногда я сама удивляюсь, — проворчала Минченко наполовину для себя самой.
— Вы, наверное, были у него медсестрой или лаборанткой?
Она взглянула на Сильвер, чуть улыбнувшись. Ее рука погладила черный ящик.
— Нет, дорогая, я никогда не занималась биологией, слава Богу. Я музыкант. В некотором роде.
Сильвер оживилась. Она спросила с интересом:
— Синтаклипы? Вы выступаете с программой? У нас было несколько дисков в нашей библиотеке, то есть в библиотеке компании.
Мадам Минченко улыбнулась краешком рта:
— Нет, то, чем я занимаюсь, не имеет ничего общего с синтамузыкой. Я зарегистрированный исполнитель-историк. Я занимаюсь старинной музыкой. Я — живая музейная витрина, нечто, с чего нужно вытирать пыль и убирать паутину.
Она открыла черный футляр и показала Сильвер, что там внутри. Полированное красноватое дерево поймало и отразило цветные блики в кабине пилота. Мадам Минченко вынула инструмент и сунула себе под подбородок.
— Это скрипка.
— Я видела такое на картинках, — сказала Сильвер. — Это настоящее?
Минченко улыбнулась и провела смычком по струнам. Она быстро проиграла несколько пассажей. Музыка разлилась повсюду, как… как дети квадди в зале для гимнастики — нашла Сильвер подходящее сравнение. Звуки поразили ее.
— А где эти проволочки присоединяются к динамику? — спросила Сильвер, вытягивая шею и приподнимаясь на нижних руках.
— Динамика нет. Это поет само дерево.
— Но голос заполнил все помещение.
Улыбка мадам Минченко стала торжественной.
— Голос этой малышки может заполнить целый концертный зал.
— Вы играете на концертах?
— Давным-давно, когда была очень молодая, наверное, вашего возраста… я ходила в школу и изучала музыкальное искусство. Тогда это была единственная музыкальная школа на моей планете. Понимаете, это было в колониальном мире, для искусства не хватало времени. Был конкурс, победитель имел право совершить поездку на Землю, и его стали бы записывать, он стал бы известным и сделал бы карьеру. Так потом и получилось. Фирмы подписывали с ним контракты и выпускали пластинки. Но все это досталось первому. А я оказалась второй. Я получила образование и достигла совершенства, может быть, не меньшего, чем победитель, но никто не хотел меня даже прослушать. К счастью, как раз тогда я встретила Уоррена, и он стал моим постоянным слушателем и покровителем. Я больше не пыталась сделать карьеру в музыке, мы тогда часто переезжали с места на место. Потом он закончил учиться и начал работать в «Галак-Тэк». Иногда я давала уроки людям, интересовавшимся стариной…
Она наклонилась к Сильвер.
— А вас учили музыке там, на вашем спутнике?
— Когда мы были маленькими, мы учили песенки, — сказала Сильвер смущаясь. — А потом у нас были флюты, но это недолго.
— Флюты?
— Такие маленькие пластмассовые трубки, в них надо было дуть. Они были настоящие. Одна из ясельных мам принесла их, когда мне было восемь лет. Нам очень понравилось, но вокруг стали жаловаться на, гм… дудение. Тогда она забрала их у нас.
— Понятно. Уоррен никогда не говорил о флютах, — брови мадам Минченко вопросительно изогнулись. — Ну, а песенки? Какие песенки? Какие песенки вы учили?