ЦЕЗАРЬ АВГУСТ
Шрифт:
На следующий день по приезде Октавиан сообщил претору Гаю Антонию, брату упоминавшегося выше Марка Антония, о том, что он принимает усыновление Цезаря, и его заявление было официально запротоколировано.48 Около 9 мая народный трибун Луций Антоний, другой брат Марка Антония, представил Октавиана народному собранию; там Октавиан произнес речь. Он говорил о своем решении принять наследство главным образом для того, чтобы выполнить завещание Цезаря и раздать римлянам по 300 сестерциев.49 Однако взаимные улыбки продолжались недолго. Уже первая встреча Октавиана с Антонием показала, насколько их противоречия глубоки. По сути дела Октавиан потребовал у Антония власти и захваченных им денег, которые должны были получить наследники первой очереди, т. е. прежде всего Октавиан. Излагая речь Октавиана, обращенную к Антонию, Аппиан вкладывает в уста говорящего упреки в том, что Антоний не отомстил убийцам, требование помогать или хотя бы не мешать, когда он, Октавиан будет совершать месть, и возвратить деньги Цезаря («чеканное золото», – пишет Аппиан), которых должно хватить для раздач тремстам тысячам человек. Слухи, ходившие по Риму, будто Октавиан не требует у Антония своих денег, можно рассматривать, очевидно, как очередной пропагандистский трюк. Содержался в речи и легкий намек на самое щекотливое обстоятельство, именно, что Цезарь избрал своим приемным сыном (и, как подразумевалось, преемником) его, Октавиана: «Сказано
Разрыв был полным и для Октавиана имел тяжелые последствия. Конечно, Октавиан набирал очки в пропагандистской борьбе: слишком разителен был контраст между ним, обнаруживавшим по отношению к Антонию внешнюю почтительность, и последним, оскорблявшим его и наносившим ему жестокие обиды.
И все же Антокий, делая вид, что он хлопочет об утверждении усыновления Октавиана на куриатных комици-ях, добился с помощью одного народного трибуна, что принятие соответствующего решения было отложено. По сути дела он воспрепятствовал оформлению усыновления Октавиана;53 строго говоря, Октавиан не был признан сыном Цезаря, хотя и продолжал себя так называть и именоваться Гай Юлий Цезарь. Из окружения Антония про Октавиана распространялись порочащие слухи (наш источник, естественно, отзывается о них, как о клевете); его обвиняли в разврате и муже-ложестве; именно этим способом он якобы добыл себе усыновление и даже пытался заработать 300 тыс. сестерциев.54 Что бы Октавиан ни предпринимал, Антоний всячески старался ему помешать и чинил по отношению к нему всякого рода беззакония и несправедливости.55 Другой стороной этой политики Антония были его попытки, правда чрезвычайно непоследовательные, сблизиться с убийцами Цезаря и стоявшими за ними сенаторскими кругами. Именно так воспринимали (или пытались убедить Антония, что именно так воспринимают) поведение Антония сами Брут и Кассий, выражавшие свое беспокойство по поводу того, что в Риме собираются толпы ветеранов.56 Имелись в виду, очевидно, стекавшиеся в Рим сторонники Октавиана. Антоний ответил на упреки резким эдиктом и таким же письмом непосредственно Бруту и Кассию.57 Желая сохранить популярность в среде цезарианцев, Антоний не мог поступить иначе, но заигрывание продолжалось.
Денег ожидать Октавиану было также неоткуда; он не только не мог рассчитывать на заем из казны или у Антония, но сенат постановил потребовать государственные деньги, которые, как полагали, Цезарь забрал себе. Кроме того, начались непрерывные многочисленные судебные разбирательства по поводу земельных владений, которые присвоил Цезарь в ходе проскрипций, казней и изгнаний. Все эти процессы Октавиан58 проигрывал, и его долги непрерывно росли.
Свои стесненные обстоятельства Октавиан ловко обратил себе на пользу. Антоний уклонялся от завещанных Цезарем раздач; Октавиан все унаследованное и полученное им имущество предназначил на продажу, чтобы раздать деньги народу, а затем на эти же цели обратил наследство, причитавшееся Педию и Пинарию, а также свое личное состояние, унаследованное от Гая Октавия-отца и от других лиц, имущество матери и отчима. Все продавалось дешево, все раздавалось всем подряд, причем раздачи воспринимались получателями уже не как завещанные Цезарем, а как исходящие непосредственно от Октавиана. Как бы то ни было, последний имел основания заявить в своей политической автобиографии,59 что он отсчитал римским плебеям в соответствии с завещанием отца каждому по 300 сестерциев. Такое поведение способствовало росту популярности Октавиана.60
Ответом Антония на действия Октавиана стал аграрный закон, проведенный летом 44 г. до н. э. братом Антония, трибуном Луцием Антонием. Имелось в виду раздать ветеранам Цезаря пустовавшие и пригодные для обработки государственные земли. Осталось бы только Марсово поле, замечает Цицерон, если бы братья не были вынуждены бежать. В январе 43 г. до н. э. этот закон по предложению Луция Юлия Цезаря был отменен.61
3 июня 44 г. до н. э. Антоний провел (силой, утверждает Тит Ливий) чрезвычайной важности политический акт – закон об обмене провинциями. Его существо заключалось в следующем. Раньше в соответствии с решениями Цезаря Антонию предназначалась провинция Македония, обладание которой не давало сколько-нибудь ощутимых стратегических преимуществ, а Дециму Юнию Бруту, одному из убийц Цезаря, – Галлия, откуда можно было хозяйничать по всей Италии и в самом Риме. Вместо этого Галлию должен был получить Антоний, а Децим Брут – Македонию.62 Это был удар по антицезарианской партии; впрочем, подготавливая эту акцию и одновременно хлопоча о том, чтобы овладеть стоявшими в Македонии шестью легионами, Антоний провел через сенат закон, запрещавший установление диктатуры и внесение подобных предложений.63
Тем временем приближались цирковые и театральные зрелища (первая половина июля 44 г. до н. э.), которые претор Гай Антоний устраивал в честь своего коллеги по претуре Марка Юния Брута, одного из главных убийц Цезаря. Сам Брут в Риме отсутствовал. Он рвался в Рим, но Цицерон и, видимо, другие его сторонники ему отсоветовали.64 Надеялись, что привлеченная богатыми представлениями толпа станет призывать его вернуться на родину. Смысл действий Гая Антония, за которым, несомненно, стоял его брат Марк, очевиден: Марк Антоний, группировавшиеся вокруг него цезарианцы предприняли еще одну попытку добиться соглашения с антицезарианскими сенаторскими кругами. В этом случае Октавиан оказался бы в критической ситуации. Однако толпы народа, инспирированные, конечно, Октавианом, заставили умолкнуть тех, кто требовал возвращения Брута.65 Соглашение между Антонием и врагами цезарианцев было сорвано; Брут и Кассий решили отправиться в Македонию и Сирию, чтобы закрепиться там.
Между тем Октавиан снова и снова предпринимал шаги для того, чтобы укрепить свое положение среди цезарианцев и обрести в Риме официальный статус; снова и снова он натыкался на сопротивление Антония. Эдил Критоний организовывал очередные зрелища, и Октавиан приготовил золотое кресло и венок, которые в соответствии с прежними решениями сената должны были выставляться в честь Цезаря. Критоний запротестовал: на играх, которые он устраивает на свои средства, он не допустит, чтобы Цезарю оказывались почести. Октавиан обратился к Антонию в качестве консула; Антоний сначала предложил ему внести дело на рассмотрение сената, а когда разгневанный Октавиан в чрезвычайно грубой форме стал настаивать, не позволил ему выполнить свое намерение.66 Прошло некоторое время, и Октавиан сам устроил зрелища в честь Венеры-Прародительницы; они были учреждены самим Цезарем по поводу победы при Тапсе. Так как лица, которым они были поручены, не отважились их организовать, действия Октавиана приобрели характер вызывающей политической демонстрации.67 Сами зрелища Антоний запретить не решился, но выставить золотое кресло и венок не позволил. Собственно, запрет наложили народные трибуны, а Антоний, несомненно стоявший за ними, к ним присоединился.68 Антонию даже приписывали высказывания в том смысле, что Цезаря убили по справедливости.69 Эти поступки Антония были, конечно, направлены прежде всего против Октавиана; но их также нельзя было истолковать иначе как жест в сторону сенатской антицезарианской группировки. Так их и представлял Октавиан, обращаясь к окружавшим его толпам цезарианцев; Антоний издевается над Цезарем, их императором и благодетелем; они должны защитить Цезаря и тем самым защитить свое благополучие. Аппиан вкладывает в уста Октавиана такие речи, которые последний, по его словам, произносил повсюду в городе, взбираясь на возвышения: «Не гневайся из-за меня на Цезаря и не оскорбляй его, Антоний, того, кто был больше всего и в самой большей степени твоим благодетелем! Меня оскорбляй, как хочешь, но от разграбления имущества воздержись, пока гражданам не будут выданы раздачи, а все остальное забирай! Мне достаточно и в бедности отцовской славы, если она сохранится, и раздачи народу, если ты позволишь выдать».' Так их воспринимали и сенаторы – враги цезарианцев, всецело их одобрявшие. При всем том, однако, появление во время зрелищ кометы было истолковано собравшимися как явление народу Цезаря, обретшего бессмертие и включенного в сонм звезд. Октавиан спешно поставил в храме Венеры статую Цезаря со звездой на голове. Были и такие, кто видели в появлении кометы счастливое предзнаменование для Октавиана; гаруспик Вулкаций на народной сходке объявил, что комета означает конец IX и начало нового, X в. по римскому исчислению.71
Все более обострявшаяся борьба между Октавиа-ном и Антонием не на шутку стала тревожить ветеранов Цезаря: она создавала условия для возможного захвата власти врагами цезарианцев и, следовательно, угрозу их благополучию. Они потребовали от Антония примириться с Октавианом; Антоний, все-таки нуждавшийся в Октавиане для того, чтобы овладеть Галлией, согласился, и примирение, казалось, было достигнуто. Дион Кассий изображает события так: Октавиан сделал все, чтобы возбудить ненависть к Антонию и привлечь народ на свою сторону; одно время он перестал появляться публично, и испугавшийся Антоний публично заявил, что он против Октавиана ничего не имеет, готов относиться к нему доброжелательно и устранить возникшие недоразумения. Эти слова были переданы Октавиану, и тот охотно пошел навстречу.72 Во время обсуждения вопроса о Галлии Октавиан поддержал притязания Антония, но едва они были удовлетворены, конфликт разгорелся с новой силой.73
На этот раз поводом послужила борьба вокруг открывшейся после смерти одного из трибунов (Цинны) вакансии в корпусе народных трибунов. Октавиан поддерживал Гая Фламиния, однако народ угадывал за этим желание самого Октавиана получить освободившееся место и решил во время выборов провозгласить его трибуном.74 Светоний говорит, что Октавиан добивался должности трибуна, несмотря на то что был патрицием (трибуном мог быть только плебей) и не был сенатором. Как бы то ни было, возможное избрание Октавиана или его ставленника народным трибуном создавало прямую угрозу убийцам Цезаря, которых он мог бы привлечь к суду народного собрания, и вызывало беспокойство в сенате. Антоний решил еще раз попытаться обрести благоволение сената; закон о Галлии еще не был проведен в жизнь, и поддержка сената была теперь Антонию нужнее, чем «дружба» с Октави-аном. Антоний объявил в своем качестве консула, что Октавиан не имеет право поступать противозаконно, в противном случае он применит всю полноту власти. Предупреждение, однако, возымело не тот результат, которого добивался Антоний. Возникла угроза, что во время выборов произойдут столкновения, и тогда Антоний вовсе их отменил.76 Положение осложнилось тем, что Антоний обвинил Октавиана в покушении на его жизнь; Октавиан яростно отвергал это обвинение, но ему и верили, и не верили; говорили даже, что он пытался совершить это преступление по наущению каких-то советчиков. Попытка нового торжественного примирения оказалась бесплодной.77 Как бы то ни было, народ сочувствовал Октавиану; этому способствовали и память о Цезаре, и надежды, которые на Октавиана возлагали, и отрицательное в общем отношение к Антонию78.
Лето 44 г. до н. э. подходило к концу…
Глава 3. ГРАЖДАНСКИЕ ВОЙНЫ
Лето 44 г. до н. э. подходило к концу, и политическая борьба в Риме вступила в новую фазу. Все попытки враждующих группировок мирными средствами устранить соперничество провалились; медленно, но верно Рим вползал в новую полосу Гражданских войн. Одной из сторон в конфликте были убийцы Цезаря и их сторонники в сенате. Их виднейшим идеологом и наиболее активным политическим деятелем был Цицерон; их основную ударную силу составляли войска, находившиеся в распоряжении Марка и Децима Брутов и Кассия. Марк Юний Брут овладел Македонией, Кассий вел борьбу за обладание Сирией, Децим Юний Брут занимал Цисальпийскую Галлию.
2 сентября Цицерон произнес в сенате первую из своих «Филиппик» – речей, направленных против Антония. Пока что он поставил под сомнение намерение Антония предоставить, ссылаясь на волю Цезаря, осужденным за государственные преступления право обращаться к народному собранию за окончательным решением. В ответной речи 19 сентября, также в сенате, Антоний обрушил на Цицерона целую серию политических обвинений. Цицерон виновен в том, что по его инициативе сенат вынес противозаконные смертные приговоры (намек на расправу со сторонниками Кати-лины); Цицерон подстрекал к убийству Клодия – одного из политических деятелей эпохи; Цицерон был идейным вдохновителем убийства Цезаря. Отвечая на эти нападки во второй «Филиппике» (это был обвинительный памфлет против Антония, составлявшийся в октябре-ноябре в Путеолах),1 Цицерон не только защищается от обвинений, возводимых на него, но и обличает Антония в совершении именно этих преступлений. Антоний с мечом в руке гнался за Клодием, Антоний готовил покушение на Цезаря; вообще Антоний в изображении Цицерона – пьяница, развратник, отъявленный негодяй. После этого примирение Антония с Цицероном стало невозможным; пройдет время, и Цицерон расплатится за свои обличения жизнью.