Цезарь

Дюма-отец Александр

И они действительно ринулись к домам, которые показались им наиболее привлекательными, разграбили их и убили часть их обитателей.

Катон прибежал и стал призывать их к человечности; но человечность была добродетелью, совершенно незнакомой помпеянцам. Так что в разговоре с ними ему пришлось применить совсем другие аргументы: он велел дать каждому из них по сто сестерциев, и отпустил их. Фавст Сулла дал им еще столько же из своих денег, встал во главе их и, не зная еще о том, что случилась с Юбой, направился вместе с ними прямо к Заме, рассчитывая найти его там.

Расскажем сразу, что сталось с другими помпеянцами. Вергилий, видя, что его обложили и с земли, и с моря, и что все его единомышленники мертвы или бежали,

сдался Ребилию под честное слово.

Консидий, который находился в Тиздре с гарнизоном из гетулов и гладиаторов, узнав в свою очередь о поражении Сципиона и приближении Домиция, потерял надежду удержать город и тайно бежал с несколькими гетулами, которые зарезали его по дороге, чтобы завладеть теми деньгами, что он уносил из города.

Наконец, Сципион, который отступил на свои галеры в надежде перебраться в Испанию, после долгих мытарств в штормовом море был выброшен в гавань города Гиппон (Бона); и там, окруженный флотом Ситтия, который стоял на рейде, он попытался бороться, но его корабли сильно уступали противнику в мощи, и вскоре все они были потоплены и исчезли в волнах вместе с теми, кто находился на них.

Глава 80

Мы несколько забежали вперед с этими событиями, чтобы покончить с основными предводителями помпеянцев, прежде чем заняться Катоном; мы рассказали о том, как через три дня после битвы при Тапсе гонец принес ему весть о поражении Сципиона и Юбы; мы рассказали, как на следующий день триста бежавших конников, отброшенных палками и камнями черни, которую Катон изгнал за ворота, вошли в город, разграбили самые богатые дома, и ушли только тогда, когда получили по сто сестерциев на человека от Катона, и еще столько же от Суллы.

При этом известии и при появлении беглецов в городе вспыхнуло большое восстание; каждый, не находя стены города достаточно надежным убежищем, хотел бежать; все метались по улицам, как обезумевшие, и истошно вопили. Но Катон вышел к ним, остановил тех, кто встретился ему на пути, и так убедительно говорил, что плохие новости всегда сильно преувеличены, и что, по всей вероятности, все далеко не так ужасно, как об этом говорит молва, что, в конце концов, ему удалось успокоить царившее в городе смятение.

Катон создал совет из трехсот самых именитых граждан города, принадлежавших к римлянам, которые обосновались в Африке, занимаясь там торговыми или денежными делами.

Его называли советом Трехсот.

Катон пригласил их собраться в храме Юпитера вместе со всеми сенаторами, присутствующими в городе, и сыновьями сенаторов.

Пока все еще только сходились, он сам отправился в назначенное место, и пока все, еще перепуганные, метались туда-сюда в сильном волнении, он совершенно спокойно пересек весь город, держа себя с обычной невозмутимостью, и читая на ходу некий список. Этот список представлял собой перечень военных ресурсов, боевых машин, оружия, продовольствия и солдат.

Затем, когда все собрались, Катон обратился к Тремстам с речью, похвально отозвался об их усердии и преданности, которые они выказывали до сих пор, и призвал их не терять надежды, а главное, не бежать каждый в свою сторону и не разделяться; по мнению Катона, одно это могла бы погубить все.

– Если вы будете едины, – сказал он им, – Цезарь проникнется к вам большим уважением, и охотнее простит вас, если вы будете просить его милости. Однако обдумайте хорошенько, как вам следует поступить; я оставляю вас полными хозяевами вашего собственного решения. Поразмыслите, посовещайтесь; я не стану порицать ваш выбор, каким бы он не оказался: если ваши пристрастия меняются в зависимости от успеха, я отнесу эту перемену к требованиям необходимости. Но если вы захотите мужественно встретить несчастье, пренебречь гибелью и отстоять свободу, я восхвалю вас и буду восхищаться вашей

доблестью, я предложу вам себя в качестве вождя и буду сражаться вместе с вами, пока участь отечества не откроется вам до конца, – а ваше отечество, это не Утика и не Адрумет, но Рим, который не раз уже, благодаря своему величию, восставал после куда более тяжких бедствий. Многие обстоятельства позволяют вам надеяться на спасение и благополучие. Главное из них заключается в том, что вы воюете с противником, который действует не по собственной воле, но под давлением обстоятельств, и его заботы тянут его сразу во все стороны. Испания взбунтовалась против Цезаря и приняла сторону молодого Помпея. Даже сам Рим еще не полностью смирился с непривычным для него ярмом; он становится на дыбы, и при малейшей перемене готов восстать. Не бегите от опасности; напротив, последуйте примеру вашего врага, который каждый день не щадит своей жизни, и притом ради совершения величайших несправедливостей, так что неочевидный пока исход войны не сулит ему, как вам, полного благополучия, если вы окажетесь победителями, или самой славной смерти, если ваше дело потерпит поражение. Впрочем, посовещайтесь между собой сами, моля богов, чтобы в награду за проявленное вами мужество и верность любое решение, которое вы примете, пошло бы вам на благо.

Так говорил Катон. На некоторых из его слушателей эта его речь и его пример не произвели слишком большого впечатления; но большинство из собравшихся при виде этого бесстрашия, благородства и человеколюбия позабыло об опасности положения, и смотрело на Катона, как на непобедимого полководца.

Так что они полностью отдали себя в его распоряжение.

– Лучше умереть, – говорили они, – подчиняясь Катону, чем спасти свою жизнь, предав столь совершенную доблесть.

Один из Трехсот предложил дать свободу рабам, и почти все собрание присоединилось к этому мнению; но сам Катон выступил против.

– Это, – сказал он, – противоречит справедливости и законам. Если их владельцы сами подарят им свободу, я приму в свое войско, и только добровольно, тех, кто по возрасту сможет владеть оружием.

Тут же многие поднялись и сказали:

– Мы даем свободу нашим.

– Хорошо, – сказал Катон, – запишите свои заявления.

Желающие записались.

Тем временем Катон получил письма от Юбы и Сципиона.

Юба укрывался в горах, еще не приступив к своему роковому предприятию с Замой. Он хотел узнать у Катона, что он, Катон, намерен делать.

«Если ты решишь покинуть Утику и присоединиться ко мне, – писал он, – я подожду тебя; если ты хочешь держать осаду, я приду к тебе со своей армией».

Что же касается Сципиона, то он стоял на якоре за высоким мысом неподалеку от Утики, и там дожидался решения Катона.

Катон задержал гонцов, которые принесли эти письма, до тех пор, пока не станет точно известно, какое решение утвердят Триста.

Но совет вскоре разделился на два лагеря. Римские сенаторы, которые хотели какой угодно ценой усесться на свои курульные кресла, были полны энтузиазма и готовы к самопожертвованию; они сразу после речи Катона отпустили на свободу и затем рекрутировали в армию своих рабов. Что же касалось остальных, то это были торговцы, судовладельцы и ростовщики, главное богатство которых заключалось в их рабах; слова Катона быстро изгладились у них из памяти и не оставили следа в их сознании.

«Подобно тому, – говорит Плутарх, – как некоторые тела быстро вбирают тепло, и так же быстро отдают его, и остывают, стоит только удалить их от огня, так и этих людей согревало присутствие Катона. Пока Катон был у них перед глазами, пока он говорил с ними, он ободрял и воодушевлял их; но когда они оказались предоставлены своим собственным размышлениям, страх, который внушал им Цезарь, вытеснил из их сердца все благоговение перед Катоном и его нравственной красотой».

И вот что стали говорить эти люди: