Ча-ча-ча
Шрифт:
Глава 22
В четыре часа пополудни я уже сидела в своей старой камере в полицейском участке. Она была теперь для меня как второй дом. Нет, конечно, этот дом не мог похвастать всеми теми удобствами, что были в Маплбарк, но, по крайней мере, его не могли отобрать у меня за неуплату по закладной.
— Привет, привет. Посмотрите-ка, кто тут у нас, — сказала офицер Зенк, просовывая поднос с едой в окошечко.
— Добрый день, — сказала я, пытаясь выразить свое дружелюбие. Офицер Зенк была неплохим
— Это ужин. Приятного аппетита.
— Спасибо, но я, вероятно, не буду есть. — Я не считала такое дерьмо едой. Кроме того, я съела бутерброд с тунцом всего четыре часа назад. От возбуждения он совсем не переварился.
— Я встретила наверху вашего приятеля, — сказала она.
— Кулли? — Я оставила сообщение на его автоответчике, в котором объяснила, что произошло.
— Я не слышала, как его зовут. Он разговаривал с вашим адвокатом.
— Мистером Обермейером. Вы не знаете, он еще не ушел?
— Ваш адвокат или ваш приятель?
— Адвокат.
— Нет. Я слышала, как он ругался с Корзини.
— Из-за чего?
— Ваш адвокат кричал, что вас арестовали неправильно, что у Корзини нет против вас доказательств кражи рукописи мисс Молоуни, что полицейские больше верят своему информатору, а не вам, что они верят слухам, что у них уже сорок лет не было расследования убийства, поэтому они делают все так медленно, что это вызывает беспокойство.
— Ого. Я же говорила вам, что он хороший адвокат.
— Если он так хорош, то пусть опять добьется снижения суммы залога.
— Почему? Сколько назначат на этот раз?
— Они поговаривают о полумиллионе долларов.
— Вы серьезно? В прошлый раз было только пятьдесят тысяч.
— В прошлый раз дело касалось наркотиков. А на этот раз вас обвиняют в убийстве. Большая разница.
Бутерброд с тунцом едва не выпрыгнул из меня. Мне захотелось, чтобы мистер Обермейер оказался поблизости. Я бы попросила у него желудочную таблетку.
— Офицер Зенк, я этого не делала. Я не убивала Мелани Молоуни. Честно, я не делала этого.
— Корзини думает на вас, — сказала она. — Он говорит, что теперь дело можно считать закрытым. У него есть мотив — ваша хозяйка застала вас за принятием наркотиков на работе. У него есть улики — ваши отпечатки пальцев на орудии убийства, плюс вы имели свободный доступ в дом убитой как ее горничная. А теперь еще он получил известие о том, что вы украли рукопись с места преступления.
— Это невероятно, — сказала я, качая головой. — Я абсолютно ни в чем не виновата.
— Не мне вас судить, — сказала офицер Зенк. — Но, будь я на вашем месте, я бы заставила своего адвоката
— Срок?
— Да, надо сделать чистосердечное признание. Это делается так: они предъявляют вам обвинение в убийстве, а вы признаете себя виновной.
— Но зачем мне делать это? Я никого не убивала.
— Дорогая, вы знаете, сколько предусматривается за убийство в кодексе штата Коннектикут?
— Нет, — осторожно ответила я.
— От двадцати пяти лет до пожизненного заключения. Как я уже сказала, на вашем месте я бы сделала чистосердечное признание, особенно если не хочется есть такую еду до конца своих дней.
Когда офицер Зенк ушла, я принялась расхаживать взад-вперед по камере, дрожа от страха перед предстоящим назначением моего залога, которое должно было состояться завтра утром. Совершенно очевидно, что я никогда не смогу внести полмиллиона долларов. И моя мама тоже не сможет.
После того как моя паника немного улеглась, я села на кровать и принялась размышлять о своем будущем. А если мистер Обермейер не сможет убедить судью уменьшить сумму залога? И не сможет убедить суд в моей невиновности в отношении убийства Мелани? Вдруг меня признают виновной и отправят отбывать пожизненное заключение в тюрьме штата?
Я решила, что созерцание моего будущего слишком ужасно, поэтому перешла на прошлое. Интересно, думала я, неужели Господь наказывает меня за мои меха, мой «порше», мой огромный дом? Может, мы все подверглись наказанию? И крушение фондовой биржи было знаком Всевышнего, намекающего на то, что мы зажрались? Может, экономический спад был своеобразной взбучкой, которую нам устроил Господь?
Я положила голову на руки и заплакала. Господи, пожалуйста, помоги мне, молилась я. Клянусь, я навсегда откажусь от мотовства и обжорства. Я не буду завидовать моему соседу, у которого дом с бассейном, теннисным кортом и искусственными ландшафтами. Я никогда больше не буду обращать внимания на слова «Товары по каталогу». Я больше никогда не буду покупать товары по телевизору, не важно, сколько кинозвезд будут их рекламировать. Я раскаюсь, Господи. Я клянусь, что раскаюсь.
— Проснись и пой, — сказала офицер Зенк, просовывая поднос с завтраком в мою камеру на следующее утро. На подносе были: кофе, пережаренный тост и одна вафелька, которая была такой плоской и безжизненной, словно ее переехал грузовик.
— Спасибо, офицер, — произнесла я слабым от недосыпания голосом. — Но я не голодна. Предстоящее слушание о залоге не добавляет мне аппетита. — Я отправила завтрак обратно в окошко.
— Так вы не слышали? — сказала она.
— Не слышала чего?
— Говорят, что судья разорвет обвинение в убийстве на мелкие кусочки. Этим делом занялся лейтенант Грэйвз.
— Мое обвинение в убийстве?
— Вот именно.
— А кто такой лейтенант Грэйвз?