Чагудай
Шрифт:
Смотрел я на нее смотрел и спрашиваю:
— Не так что делаю? Так скажи…
И тут же как из пулемета она:
— А зачем тебе эти деньги? Нет, можешь не говорить. Но подумай, может нам на них кастрюлю новую купить. Или на дачу отложим…
И помню, что точно вроде не согласился я. Взял как обычно. Но в следующий-то раз она меня, оп, останавливает:
— Мы же прошлый раз договорились — отложим на дачу. Но в любой момент можешь проверить наличие в полном объеме.
И руку
А потом еще время проходит, смотрю я и понять не могу, как же так вышло, что уже и спросить даже про запас свой законный язык у меня не поднимается.
А что есть мужик без заначки? Тьфу! И растереть!
Непорядок. Собрался я с духом, попробовал было все вспять завернуть. Предложил ей:
— Зарплату я тебе молча отдаю — делай с ней, что хочешь. Но запас свой, как раньше, буду у себя хранить…
И тут разобиделась она, сущий скандал:
— Ты что мне не доверяешь?
Я, конечно, слабину дал, отступил:
— Доверяю, что ты, доверяю…
Я-то доверяю, а вот она после этого разговора доверие, видимо, ко мне совсем утратила. И в день зарплаты теперь всегда меня дома поджидает. Только зайду, с порога:
— Давай.
Выкладываю из кармана все до мелочи. Потому, как она в бухгалтерию нашу звонит перед зарплатой и знает в точности, сколько я принести должен.
Не жизнь — это, конечно, без заначки, божье наказание. Но что делать — привык, свыкся. Как ей заведено, в день получки иду строго домой, деньги из кармана — перед ней на стол. Смотрю, как считает да приговаривает:
— Это — туда, это — сюда… А это на дачу отложим…
И вот, не поверишь, прихожу, а жены-то нет дома. Записка на столе: «Я у мамы в больнице. Скоро буду. Сиди, жди.»
Вот спасибо теще-то. И я ж мгновенно духом воскрес. Вытянул из выложенной на стол пачки бумажку поменьше — ну, вдруг, вдруг, не заметит в этот-то раз.
И по квартире тык-мык. Куда бы засунуть?
По комнате, по ванной прошелся — нет ничего подходящего. На кухню забегаю и слышу: жена ключом в двери ворочает.
Я холодильник — настежь. И бумажку свою в батон колбасы ввинчиваю. Соображаю себе при этом: буду делать бутерброд и, как всегда, толстый кусок отрежу, из него заначку выковыряю как-нибудь незаметно и уж перепрячу куда-подальше.
Ага, заходит:
— Мама на поправку пошла.
Тут и я спокойно вздохнул:
— Ну, слава тебе господи.
Она тут же — к столу. И, ведь, давай считать.
Я ей так лениво:
— Да точно там все, точно.
А она считает, считает и раз — морщится:
— А где остальное?
Плечами жму:
— Может со стола ветром сдуло?
Она — бац — на колени. Ко мне подползает:
— Милый,
Я карманы выворачиваю:
— Смотри. Нет ничего. Значит, все отдал.
А она встает, хранилище свое поправляет и качает им так вместе с головой:
— Ну, смотри, сама найду — пожалеешь.
И давай шурудить по квартире. Да не абы как. Кино насмотрелась и профессионально так шарит по квадратам. И в бачок сливной в ванной заглянуть не забыла, и обои подклеенные прощупала. Потом — к холодильнику. Открывает — у меня так сердце из пяток к соседям и поскакало: «Дык-дык, дык-дык…»
Но она-то, как в кино положено, в морозильник полезла. Скребла там иней, скребла — а нет ничего бумажного.
Хлопнула дверцей холодильника. Села на стул.
— Подойди, — говорит.
Ну, подхожу. И она давай меня обыскивать. Опять как в кино том — форменный полицейский. Все карманы еще раз сама вывернула, все подкладки и швы прощупала. Пусто-пусто.
Насупилась:
— Тогда раздевайся.
— Ты чего? — говорю.
А она, грозой набухает:
— Раздевайся. Ну…
Ладно. Скинул все с себя. Пусть смотрит. Ничего на мне не привязано. Под мышками не зажато.
— Обернись, — говорит.
Обернулся. Вот, блин, дожили. И переживать бы мне по этому поводу. А у меня на сердце вдруг так легко стало. Ведь в какое положение меня поставила, а не нашла. И теперь, когда обратно обернусь, как будет в глаза мне смотреть?
Ага не смотрит! Головой себе в колени уткнулась, ревет:
— Ну, скажи, скажи, где деньги?
Я трусы натягиваю и спокойно ей:
— Так забыл сказать, что налог новый ввели. А ведь раз ты в бухгалтерию мне звонила, так тебя известить должны были?
Она голову поднимает:
— Какой еще налог?
Я за рубашку берусь:
— Какой, какой… На совесть.
Она глазищи вытаращила:
— Так и я зарплату получала. С меня не взяли.
Я пуговицы на брюках застегиваю:
— Так у тебя ж совести нет.
Молчок полный. Дошло до нее вроде уже полностью, что переборщила она с этим обыском. Раз денег-то не нашла, значит, сама виновата.
Но соображает она у меня быстро. Знает, как меня удобрить, если что. Личико под краном сполоснула и — к плите:
— Да, черт с ними, милый, с деньгами-то — не в них счастье. Ты же, конечно, голодный пришел. Да пока меня ждал. Давай я тебя покормлю. Супчика сейчас налью…
Я — к холодильнику:
— Знаешь, перенервничал. Не хочу супчика. Бутерброд вот только съем.
Достаю батон колбасный из холодильника. Нож беру. Но вот раскаяние ее недооценил. Она у меня и батон, и нож мигом перехватила: