Чагудай
Шрифт:
Да, я же и так женатый. Но только не говорю ему об этом, конечно. На всякий случай.
Распили мы с ним ту бутылочку. Поговорили сквозь бухгалтершин вой за дверью. За жизнь. За баб. За море.
Душевно так посидели. Хороший мужик оказался этот моряк.
Потом он стал вещи собирать, а я — домой. И вот, поверишь, на ровном месте у родного подъезда спотыкаюсь. Хлесь мордой о дверь, ручкой — точно под глаз.
Домой захожу, жена, конечно, все видит:
— Кто это так тебя разукрасил?
Отвечаю:
— Да, вот внизу
А она сразу зырк на часы:
— А че припозднился-то? Гостил, наверное, у какой-то, да муж застукал. Наконец-то, а то чуть ли не каждый день неизвестно где тебя после работы искать. Ходок. Думаешь, я ничего не замечала…
Вот делов-то из-за этого синяка.
Но, если бы это было все. Утром иду на работу, а там на меня все поглядывают и шепчутся. Кореша подходят — похохатывают:
— Наши бабы уже все про тебя рассказали. Видели, как домой вчера шел с чистым лицом, а по утру вышел с фингалом. Расскажи, за что тебе жена синяк под глаз подвесила?
Так, если б она подвесила или моряк тот, то разве ж так обидно бы было…
Кобелина
Да, обидно, ох, как обидно бывает. Моя в отпуск собралась. Так, уж вышло, что одна без меня едет. И без родственников, без знакомых. На моря, понимаешь. И в такой ситуации мне бы ее ревновать. Ан, нет. На вокзале у вагона она — не я — так и сверлит глазенками:
— Смотри мне, ни-ни…
— Так я когда?… — глаз своих честных не отвожу.
А она чуть не плачет:
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Ни-ни?
— Ну, сказал же.
Качает головой — не верит. Но, в общем, усадил супругу в поезд. Как полагается, махнул ей рукой в окошко. А потом твердо так себе подумал: «В этот раз точно „ни-ни“. Раз сказал, значит, сказал…»
И вот на следующий день на работу общественным транспортом еду, и глаза раз — вниз, в пол. Ни то, что на молоденьких попутчиц, на билетершу предпенсионную даже не взглядываю. И на работе за станком себе все мысли только о допусках и припусках позволяю. Никаких левых соображений. «Ни-ни…»
И так спокойно день проходит, потом второй. А вот на третий ребята пристали:
— Так у тебя жена уже уехала или еще нет?…
Как им объяснить? Пытаюсь издалека так по-туманнее:
— Так это жена таво, значит…, и я с ней…, вместе мы…, это получается, да так и получается…
Ребята слушают, слушают, но не отстают, ржут:
— Так мы таво-этаво по пивку-то вечерком получается…
Да, знаю — как с ними обычно получается. Сядешь вечерком по-пивку, к ночи вдруг с какой-нибудь рядом окажешься, а к утру заснешь с ней в чужой квартире…
— Не, — отвечаю, — мы это… у нас ремонт… там… в конец… в общем…
Переглянулись они и отвалили вроде. А ремонт-то мы вместе с женой аккурат перед отпуском ее и кончили. Все, будь ты не ладен, до скворечника на балконе выкрасили, и последний гвоздь я в коридоре под ее контролем неусыпным вколотил. По самую шляпку. Неча дома делать. Не-ча… Но, ведь, «ни-ни». Раз сказал, значит, сказал.
И еще неделю держусь. Воздерживаюсь. А потом, как специально, дни рождения у ребят пошли. Приглашают, конечно:
— Значит, уехала твоя… Выходит, ты теперь — один-одинешенек. А у нас как раз незамужние будут. Ну, и подфартило тебе…
Ой, как хочется с ребятами посидеть. Но ведь знаю себя. Рюмку выпью, и устои мои моральные содрогнутся. Умишко хитроватый без контроля тут же обстановку смекнет, и обомрет в моих руках подвернувшаяся незамужняя. А, значит, слово свое я не сдержу.
— Нет, — говорю, — спасибо, но не могу. Все ремонт у меня этот тянется.
Плитка никак не кладется, паркет вздымается… Замаялся, но надо…, куда там…, ну никак…, время того…, в конец…, в общем…
Не верят ребята и снова ржут:
— Хоть бы показал тогда, из-за кого отказываешься.
Думают, что загулял я с какой. А знали бы, что дома сижу, телик обнимаю. С канала на канал рыскаю, что-нибудь по-спортивнее ищу. И как назло сплошь на постельные сцены натыкаюсь. Да на такие, что волосы везде просто дыбом встают. И я потом пол ночи в своей постели ворочаюсь. Чтоб уснуть дни до возвращения жены считаю:
— Один,…два,…три,…четыре,…пять,…шесть,…семь,…восемь,…девять…
Помучился я так помучился с этими программами провокационными да и вырубил телик напрочь. А время свободное решил кроссвордами занимать. Хорошее это дело — и приятное для неглупого человека, и полезное для дальнейшего развития. Сам Дарвин, говорят, очень кроссворды уважал.
Так вот, закупил после работы кроссвордов пачку. Ручкой с запасными стержнями запасся. Ага, пивка из холодильника достал. В кресле расположился. Тык глазом: «Верхняя часть тела женщины из четырех букв…»
По мне так горячая волна и пошла. Что за черт? Кто придумал? Нет, думаю, не буду я такой кроссворд разгадывать. Беру другой — с самого низа пачки. А там: «Высший момент физиологического наслаждения — шесть букв…»
Кинул я и этот кроссворд. Пиво в кружке залпом выдул. И на пачку поглядываю. Какой еще кроссворд попробовать. Зажмурился и вытянул не глядя из самой средины. Читаю: «Измена жене из тринадцати букв…»
Тьфу… Телик включил. Тьфу… Выключил.
Еду утром на работу и матерюсь про себя. А не могла жена ведь уехать в отпуск зимой. Когда женщины все в меховых бронежилетах по городу передвигаются. А сейчас-то в теплынь что творят. Мало того, что все как на витрину в эти миниюбки и стеклоблузки выложили (на что я — глаза вниз, в пол), так еще и жмутся со всех сторон то четырьмя, а то и семью буквами. Как бы случайно. «Ни-ни…» Легко сказать.
Но сдержался я. Верьте — не верьте. День к денечку, ночь к ноченьке — сдюжил. Но соскучился по жене, конечно… На вокзал приехал — цветов купил аж два букета. Стою на перроне — до встречи сердцем секунды оттикиваю.