Чакра Фролова
Шрифт:
– Нет, грести нельзя, – заметил Гуревич, деловито осматривая гробы и даже постукивая по некоторым из них, словно выбирал спелый арбуз. – Во-первых, с течением все равно не справиться. А во-вторых, пока нас будет нести, на том берегу запросто могут оказаться немцы. Да и на этом тоже. Всплеск воды может вызвать нежелательное внимание. Взять на всякий случай возьмем, но пользоваться я не советую.
– Я не поплыву в гробу! – неожиданно взвизгнул молчавший до того Райзберг.
– Это еще почему? – нахмурился Лушкевич.
– Не поплыву и все. Плохая примета.
– Какая
– Лежать в гробу – плохая примета.
– Можете стоять, – огрызнулся Кучник.
– Да нет такой приметы! – продолжил Лушкевич. – Александр Георгиевич, есть такая примета?
– В кино есть. – Фролов пожал плечами.
– Да погодите вы с кино, – встрял Гуревич. – Если Ефим Соломонович не хочет плыть в гробу, есть другой вариант.
Он вскинул фонарик, и все повернули головы в сторону предлагаемого «варианта». Но тут же, включая Райзберга, невольно отшатнулись. Прямо на них, как бы выглядывая из-за пирамиды гробов, смотрел четырехметровый деревянный Сталин. С трубкой и во френче. Он глядел строго, но с интересом.
– Похоже, наш гробовщик был еще и творцом по совместительству, – с удовлетворением в голосе отметил Гуревич. – Тело делало гробы, а душа жаждала искусства.
– И ч-что в-вы предлагаете? – слегка заикаясь, спросил Райзберг.
– Я предлагаю плыть на нем, – пожал плечами Гуревич. Он еще раз задумчиво оглядел статую, затем осторожно постучал по ступням вождя, видимо, проверяя качество нового плавучего средства.
– Сосна, – довольно заключил он. – Не потонет.
– П-плыть на С-сталине?
– Не на Сталине, а на статуе Сталина, – уже несколько раздраженно отреагировал Гуревич. – Что, согласитесь, все-таки разные вещи.
Фролов посмотрел на Кучника с Лушкевичем. Те скосили глаза на Райзберга. Последний по-прежнему не отрываясь смотрел на деревянного Сталина и растерянно моргал. Сталин, в свою очередь, смотрел на Райзберга, но не моргал. В глазах его теперь читалось раздражение. Казалось, он был недоволен тем, что его собираются превратить в водно-транспортное средство.
– Так, – прервал паузу Гуревич. – Времени мало, ночи летом короткие. Давайте быстро. Статуя или гроб, гроб или статуя?
Лицо Райзберга скривилось от мучительного выбора.
– Я не могу плыть в гробу, – выдавил он наконец. – Я боюсь.
– Хорошо, – хлопнул в ладоши Гуревич так, как будто вел аукцион и только что продал самый ценный лот. – Одобряю ваш выбор. Кстати, заметьте. Художник не совсем довершил работу над скульптурой… простите, статуей. Между ног… э-э-э… товарища Сталина, в районе коленей есть удобная ложбинка.
– Чем же она удобна? – смутился Райзберг.
– Она удобна тем, что практически скроет вас от посторонних глаз. Вы будете плыть, как в трюме шикарной яхты.
– А как мы его доволочем? – спросил Лушкевич, меряя взглядом деревянное изваяние.
– Это не проблема. Так же, как и гробы. Сразу за сараем начинается спуск. Сталин… э-э-э… в смысле, статуя сама покатится. Главное, со двора стащить. Но пять здоровых мужиков, делов-то!
Тут Гуревич посмотрел на щуплого Райзберга, как бы размышляя, стоит ли его включать в этот список, но менять числа не стал.
– А может, все-таки пойдем дальше? – спросил Райзберг, чье пропитанное идеологией сознание никак не допускало заплыва верхом на статуе вождя народов.
– Куда «пойдем»?! Вдоль реки, покуда на немца не напоремся? А может, тут в десятках километров ни одного моста? И охота же вам, Ефим Соломонович, погибнуть в неравной рукопашной с немецким оккупантом. Вам, наверное, ваша жизнь не дорога, а у меня, между прочим, ценные документы и попасть в руки немцев они никак не могут.
Пристыженный этим фактом, а также успокоив свою совесть тем, что плавание верхом на Сталине – мера вынужденная, необходимая для спасения ценных документов, Райзберг замолчал и больше не спорил.
Фролов тоже хотел принять участие в дискуссии, потому что не любил, когда решения, касающиеся его жизни, принимаются без учета его мнения, но не знал, что спросить. Он мысленно прощупал логическую цепочку и быстро нащупал брешь.
– А где гарантии, что нас вынесет на противоположную сторону, а не на эту же? – спросил он. – Как я понял, задача стоит переправиться на другой берег, а не до моря доплыть.
– Гарантий никаких, – как будто слегка удивился очевидной глупости вопроса Гуревич. – Так ведь и вариантов никаких. Просто в темноте у нас больше шансов проскочить незамеченными, но если к утру мы окажемся в спокойном месте, воспользуемся досками как веслами.
– Почему же тогда не подождать до утра здесь?
– Потому что я не знаю, что находится сейчас на той стороне! Может, наблюдательный пункт. У меня задача отсюда сплавиться, а там уже разберемся. А сделать это под покровом ночи проще. Я не хочу рисковать, обнаружив завтра с утра, что этот берег простреливается. К тому же ждать в данных обстоятельствах просто опасно. Мы же не на экскурсии. Что если сюда через пару часов явится немецкая пехота? Оно мне надо? А потом что? Давать деру до следующего дома очередного гробовщика? Я не уверен, что в этом районе живут сплошные гробовщики. Это ж шанс один на миллион!
– А крышки к гробам брать? – деловито спросил Лушкевич, который, кажется, уже принял идею с переправой как единственно верную.
– Хороший вопрос, – задумался Гуревич и почти тут же ответил: – Нет. Крышка – вещь массивная, добавит весу. К тому же, если вдруг понадобится грести… ну, если нас вынесет в тихое место… с крышкой это будет сделать решительно невозможно. В общем, излишняя конспирация. В темноте нас и так никто не увидит, а днем и крышка не спасет.
Через час потные, но довольные беглецы стояли на берегу и готовились к отплытию. Почти сразу выяснилось, что гроб, который приготовил себе Гуревич, уходит слишком глубоко под воду – видимо, что-то было лишним: либо массивный рюкзак, либо массивный хозяин массивного рюкзака. Но расставание с рюкзаком явно не входило в планы Гуревича, и хотя вначале он хотел вручить его Райзбергу, все-таки предпочел рискнуть.