Чапаёнок
Шрифт:
— Подсчитали. Двести пятьдесят, — быстро ответил тот.
— Двести пятьдесят. Так и пиши: «Двести пятьдесят подвод со снарядами, десять пулемётов…». А винтовки подсчитали?
— Да разве их так сразу подсчитать! Их там тысячи навалены. Не успели!
— Ладно, точные сведения дадим дополнительно, а пока напишем: «…и много тысяч винтовок». Так. «В бою тяжело ранен вновь назначенный командир второго полка Курсаков, убит помощник командира третьего полка товарищ Спицын и командир батальона того же полка. После боя под
Во время диктовки Чапаев несколько раз искоса взглядывал на Митю, застывшего у дверей. И всякий раз, когда Митя ловил этот быстрый, немигающий взгляд, внутри у него и тревожно и радостно ёкало сердце: «Тебя товарищ Чапаев требует…». Хорошо это или плохо? Он не знал. Но на всякий случай держался поближе к двери.
«Чапаёнок»
— Куда ж ты? Из хаты норовишь, вояка? — размашисто подписавшись на отпечатанном рапорте, сказал Чапаев и повернулся к Мите. — На белых петухом лезешь, а от своих бежать?
— Я не бегу… — испуганно прошептал Митя.
— Это ты почему же без приказа из обоза удрал? Думаешь, мал, так для тебя законы не писаны? А?
Митя вспыхнул, и сердце у него покатилось прямо в пятки. Вот, оказывается, зачем его Чапаев требовал!
— Ну, — продолжал Чапаев, поглаживая рыжий ус, — чего ж молчишь?
— Мне, товарищ Чапаев, надоело кашу варить! — вдруг выпалил Митя.
Дружный смех раздался в комнате. Но Чапаев не засмеялся, а нахмурился:
— Вот это да! Ему надоело кашу варить… А может, мне надоело белых колотить? Может, мне гулять охота? Так я всё кину и айда из дивизии? Так, что ли?
— Товарищ Чапаев, — готовый провалиться от стыда, крикнул Митя, — разве я из дивизии хочу? Я не хочу из дивизии. Я хочу белого буржуя бить!
— Ишь, какой скорый! — проговорил Чапаев, внимательно приглядываясь к Мите. — Ишь, чего захотел…
— Так разве я не чапаевец? — готовый зареветь от обиды, проговорил Митя.
— Только зря не бахвалься, сказал Потапов (он тоже был тут). — Подрастёшь — увидим. Может, и правда станешь настоящим чапаевцем. А пока ты ещё… чапаёнок…
— Хватит, — сказал Чапаев. — Хватит с него. Поругали — и хватит. А ты помни, парень: чтобы больше самоуправства не было…
Митя молчал. Уж скорее бы прогнал его Чапаев с глаз долой. Уж скорее бы остаться одному и нареветься вволю.
— Ты-то сегодня чего-нибудь ел? — спросил Чапаев вдруг совсем другим голосом.
— Нет…
— А есть-то, небось, охота?
— Охота, — глотая слёзы, прошептал Митя.
— Вот то-то и оно-то. А хочешь без каши обойтись! Как же мы воевать будем, коли нас никто кашей кормить не станет? Ну, иди садись, вояка, с нами чаевать! — уже совсем ласково проговорил Чапаев, подталкивая Митю к столу. — Бери пирог. Вон румяный, видать — пропёкся! — и
Песня Чапая
После чая Митя не знал, уходить ему или не уходить. Никто ему ничего не сказал. Он остался и забился в уголок.
Вдруг Чапаев запел. Запел он тихо, вполголоса, словно пел для себя, о самом своём сокровенном. И все, кто был в горнице, — все его боевые товарищи тоже запели. Запели они как-то все сразу, не глядя на Чапая, не глядя друг на друга, и запели так слитно, будто у всех у них был один общий голос.
Никогда прежде не слыхал Митя чудной этой песни. Была она про молодого узника. В сырой темнице сидел этот узник, а за решёткой орёл манил и звал его с собой на волю.
Задумчиво и тихо пел Чапай:
Сижу за решёткой в темнице сырой. Вскормлённый на воле орёл молодой…А уж Мите кажется, будто это он, Митя, сидит в темнице. Сидит и глядит на широкие, привольные степи. А как выбраться, когда крепка тюремная решётка? Как вылететь, когда нет ему воли?
Сколько ни зови, сколько ни мани его орёл, а нет сил сокрушить оковы.
И видится Мите — на рыжем коне Чапай мчится. Серебряная шашка сверкает у него в руке. «Эх, орёл, орёл! — кричит Чапай Мите. — Недолго осталось сидеть тебе в темнице. Сейчас я тебя освобожу». И тут он своей шашкой — раз, два… Может, чья-нибудь шашка и переломится, а чапаевская, как лозу, разрубит крепкие железные прутья. И вылетит Митя на волю, и крикнет ему Чапаев: «Сюда, сюда, Митя! Теперь ты будешь с нами бить белого буржуя!..».
Не заметил Митя, как крепко-накрепко уснул, притулившись на край стола.
Не слыхал он, как товарищ Чапаев приказал постлать на скамью свою мягкую чёрную бурку и на неё перетащить спящего парнишку.
И не видел Митя, как всю ночь без сна просидел Чапай, склонившись над картой, вымеривая и высчитывая вёрсты будущих походов и переходов. Только неяркая лампа освещала худощавое лицо да руку с блестящим циркулем.
Митя прощается с дядей Федосеем
Утром Митя сразу отыскал дядю Федосея. Возле пруда, под широкой раскидистой ветлой, он увидел знакомую двуколку с котлом, знакомых коней, щипавших траву, а возле повозки однорукую фигуру кашевара. Сердце у Мити сладко защемило. Так всегда бывает, когда после долгой отлучки возвращаешься обратно домой.
Митя бегом побежал к пруду. Ох, и удивит же он сейчас дядю Федосея! Сколько новостей за один день! А новости-то какие! Наверно, Федосей Михалыч и не поверит, что он был в гостях у самого товарища Чапаева. С ним вместе чаевал, песни пел, а потом на его бурке всю ночь проспал.