Чара силы
Шрифт:
Нежить обреченно вздохнула и обернулась — сзади уже подъезжали всадники. Несколько десятков наемников — настоящая нежить никогда не сядет на лошадь — ехали сомкнутым строем, а вперед вырвались еще двое — молодой мужчина в темном доспехе и красивая стройная женщина в мужском наряде с рассыпавшимися по плечам медно–блестящими волосами.
Кощей и Яблоня издалека заметили место приземления нежити и торопили коней.
— Она правильно вывела, — кричала на скаку женщина. — Ехидна должна жить где-то здесь! Это ее любимые места — горы и река рядом! Скоро ты получишь своего Даждя!
На всякий случай часть всадников обогнали повелителя, первыми выезжая к реке. Когда Кощей и Яблоня осадили коней на склоне, несколько слуг уже спустились к воде.
— Мой повелитель! — крикнул один из них. — Здесь только что были люди!
— Ну и что? — откликнулся Кощей.
— Но их следы ведут оттуда. — Воин указал на склон горы.
Вдруг лицо его перекосилось от удивления и ужаса.
— О боги! — прошептал он и опрометью бросился куда-то в сторону. Остальные поспешили за ним.
Кощею сверху, с крутого обрыва, была видна только россыпь камней. Сердито ворча, что ему достались непонятливые слуги, которые, как дети, бросились на что-то смотреть, и никто не удосужился объяснить своему повелителю, что к чему, он осторожно стал съезжать вниз. Непривычная к подобным спускам — лошадь оседала на задние ноги и упиралась. Яблоня поступила умнее — она спешилась и свела своего скакуна вниз в поводу, вскочив в седло лишь на террасе.
Там уже столпились наемники, во все глаза глядящие на что-то в камнях. Перед Кощеем и Яблоней расступились молча, давая дорогу.
Конь Кощея сделал всего несколько шагов и остановился сам, не слушая повода. Но всадник и не думал пришпоривать<его — он смотрел на открывшееся ему зрелище.
Поотставшая немного Яблоня поравнялась с ним и ахнула, закрывая лицо руками.
Перед ними на камнях лежало тело молодой сильной женщины в изодранном розово–белом платье с золотистым узором. Светлые, почти белые волосы рассыпались, образуя настоящий ореол вокруг ее бледного, искаженного ужасом и болью лица. Видно было, что с нее силой срывали украшения — серьги вырывали из ушей с кровью, стаскивали браслеты и, ломая пальцы, сдирали перстни.
Но страшнее всего было ее изуродованное горло — оно представляло собой настоящее кровавое месиво, из которого торчали обломки костей и хряща.
— Кто это?.. — выдохнула Яблоня, когда нашла в себе силы взглянуть. — Кто это сделал?..
— Это она? — почему-то спросил Кощей. Он никогда не видел Ехидны раньше.
Яблоня только кивнула, стискивая зубы. На глазах ее появились. злые слезы.
— Я отомщу, — прошептала она, сжимая кулаки. — Я найду его и отомщу…
— Кому? — спросил Кощей, хотя догадывался об ответе.
— Ему! Этому твоему Даждю! — зло выкрикнула женщина. — Я разыщу его и уничтожу! Он мой! Он узнает, что такое убивать сестру Яблони! Он узнает, каково это — убить дочь самой Змеихи!.. Он на коленях будет умолять меня о прощении! Он…
Она еще что-то выкрикивала, захлебываясь слезами, но Кощей не слушал ее. Он во все глаза смотрел на мертвое тело. Ехидна была его сестрой. Теперь Даждь был виновен перед ним еще в одном преступлении, и он не отделается легкой смертью.
Решившись, Кощей натянул повод коня. Храпящее животное попятилось прочь от трупа.
— Захоронить, — отдал Кощей короткий приказ воинам. — А потом в путь. Мы должны нагнать его во что бы то ни стало!
— Нагнать и уничтожить! — закричала Яблоня, первая галопом направляя своего скакуна вверх, на равнину.
Через несколько минут были обнаружены следы, и отряд отправился в погоню. На сей раз вперед вырвалась жаждущая кровной мести Яблоня.
Дикие горы встали перед тремя всадниками неожиданно, хотя накануне все указывало на то, что дорога пошла вверх. Но их не зря называли Дикими — они появились, как лихие люди выскакивают из засады, разом перегородив дорогу.
Три всадника натянули поводья, останавливая коней. Горы стояли перед ними, словно стены. Внизу, у их подножия, теснились кусты и. деревья, образуя непроходимые заросли, но за каменные стены цеплялись только хилые кривые кустики. Зелень виднелась и на самом верху, куда добраться было делом уж вовсе немыслимым.
— С лошадьми не пройдем, — сказал Даждь. — Я родился в горах — знаю. Мы оставим их тут — мой Хорс присмотрит за ними лучше любого табунщика.
Он уже вынул ногу из стремени, готовый спешиться, когда над ним зашумели крылья.
— Погоди, хозяин! — заорал Гамаюн заполошно, снижаясь, как хищник, кругами. — Посиди! Я живо проход сыщу! Я скоро!.. Эх, куда вы без меня!
— Эй, мы тебя не звали! — прокричал ему вдогон Даждь, но Гамаюн его не слушал.
Эта полуптица преследовала их всю дорогу, исчезая только затем, чтобы поохотиться. Порой остатки трапезы Гамаюн приносил к костру — в такие ночи он на правах спутника сидел на каком-нибудь дереве и дремал, совершенно не замечая, что на него посматривают косо.
Индрик белым пятнышком маячил где-то наверху — когда он успел взобраться, никто не заметил, но теперь он терпеливо ждал людей на вершине.
Шелест крыльев был сигналом возвращения Гамаюна. Он летел к троим всадникам стрелой, словно хотел врезаться в них.
— Нашел! — верещал он. — Нашел!.. Хитрая зверюшка этот Индрик! Сам по боковой тропе влез! Она тут недалеко — даже я на своих кривых ногах по ней пройду, а ваши кони — так запросто! Пошли, покажу!
Гамаюн шумел и суетился так, словно сам проложил эту тропу. В течение всего подъема, даже сбивая дыхание, он упорно ковылял подле Хорса и трещал без умолку, при этом стараясь следить за всеми тремя людьми. Иногда он вылетал на разведку, потом возвращался и докладывал, сколько еще осталось до вершины. При этом ему было решительно все равно, что люди не разговаривают с ним.