Чара силы
Шрифт:
Кощей сам решил взглянуть на неуловимого врага, за которым он столько лазил по горам и лесам, но не мог приблизиться. Даждь был сильным и опасным чародеем — он смог свернуть горы и ухитрился одолеть саму Ехидну, с которой никто не был в состоянии справиться. А потому его можно было взять только обманом.
Сейчас самое подходящее время — если бы не этот сторож. Убить его — так он и умирая поднимет тревогу, а с проснувшимся Даждем совладать будет трудно.
Однако зачем убивать? Дунай так поглощен собственными думами, что даже Кощею было понятно, о чем
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Даждь и Агрик спали возле костра. Короткая ночь подходила к концу — скоро уже за деревьями заблещет рассвет. На поляну со всех сторон наползали туманы, костер начинал потрескивать и стрелять искрами в сыром воздухе.
Сменившийся последним, Дунай пребывал в нетерпении. Как мало осталось времени, и как много надо проехать дорог! Он успеет точно в срок, если не опоздает из-за какой-нибудь мелочи. Он исполнит долг, а потом… Останется ли он ради ребенка с женой или же покинет ее, не простив смерти княжны? Что делать? Об этом следовало подумать хорошенько в одиночестве, а когда рядом, люди, нет времени сосредоточиться. А вдруг Даждь затеет охоту за этим Кощеем? Ведь сколько дней уже колесили по горам! Нет, Даждь, конечно, парень что надо, с таким в огонь и воду, но у Дуная свое дело есть. Сначала долг, а потом все остальное.
Внезапно витязь выпрямился, осененный. И как он сразу не догадался? Надо просто уехать! Приближаются урочные дни, и если он исчезнет, Даждь его поймет.
Сорвавшись с места, Дунай бросился собирать вещи, стараясь действовать как можно осторожнее, чтобы не разбудить спящих. Ночь кончается, ничего с ними не случится.
Кощей усмехнулся, видя, как торопливо и осторожно собирает свои вещи Дунай, и попятился прочь, туда, где был привязан его конь. Выждав, пока витязь отъедет подальше, можно будет напасть на спящих.
Далеко не всякое дерево могло выдержать вес Гамаюна, а потому тот поневоле часть ночей был вынужден проводить на земле или на высоких пнях. На сей раз ему повезло — попался старый дуб, обожженный молнией и рассеченный ею надвое. Одна половина его засохла, но вторая была еще крепка, а слом образовывал приличную площадку — на ней бы смогли устроить гнездо даже орлы. Гамаюн устроился меж ветвей и прекрасно провел ночь.
Уже много дней он тайком следовал за Даждем, выслеживая его, как наемный убийца. Сын Сирин и сам не понимал, что заставляет его пробираться по чащам и горам, — уж конечно не любовь к приключениям и не месть за мать. Годы прошли, все поросло быльем, пора и забыть мятеж в Пекле. Жаль, что для Даждя он по–прежнему слуга и друг Велеса — Гамаюн никогда не был ни тем, ни другим. Продрав глаза, сын Сирин встряхнул перьями, укладывая их в должном порядке. Меж деревьев уже ползли лучи рассвета, и следовало поторопиться, чтобы не потерять след Даждя.
Гамаюн вытянул шею и напряг зрение. Почти половину ночи он со своего насеста следил за огнем вдалеке. Но сейчас туман заволакивал лес, и разглядеть что-либо было трудно. Он совсем уже решил сниматься с места и лететь на огонь, когда утреннюю тишину прорезал знакомый звук — заглушая
Всадник ехал прямо к дубу, и Гамаюн поспешил забраться в гущу листвы, чтобы его не сразу заметили. Но все равно он следил за всадником и чуть не закричал от удивления, когда узнал в нем самого Дуная. Витязь ехал, глядя под копыта коня — видно, его угнетала тяжкая дума.
— Здорово, друг! Это ты? — неожиданно гаркнул у него над ухом Гамаюн, появляясь из листвы.
Ругнувшись, Дунай выхватил меч, но успел узнать полуптицу и с досады хватил кулаком по дереву.
— Это ты, балагур! — воскликнул он. — Как ты меня напугал!
— Я не хотел, — поспешил извиниться Гамаюн. — Мне бы надо узнать — что, Даждь по другой дороге поехал, да?
— Он по своей дороге путь держит, а я по своей, — нелюбезно откликнулся Дунай. — Тебе-то что?
— Ничего, но вы что — поссорились?
— Нет. Просто я уехал. — Дунай отвечал коротко, чтобы не задерживаться.
— Как — уехал? Зачем?
— Не твое дело… Чего ты в чужие дела лезешь? Не помнишь, что ли, как выгнали тебя? И вообще, что ты тут делаешь? Тебе же ясно сказали — лети отсюда! Что ты привязался?
— Я ни при чем, — отрезал Гамаюн. — Я вольная птица, что хочу, то и делаю! А вот ты-то сам уехал или тебя прогнали?
— Мы с Даждем не ссорились. Просто мне в другую сторону, я спешу, вот и свернул потихоньку, пока они спали.
— Спали? — пронзительно завопил Гамаюн, слетая вниз. — Они там спят, а ты собрал вещички и тягу дал? Да? Бросил их, беззащитных? А вдруг с ними что-нибудь случилось?
Мысль эта порой мелькала и в голове самого Дуная, именно поэтому он отмахнулся:
— Да ничего не случится! Если б им что грозило, я б десять раз подумал!
— А я подумал всего один раз, — огрызнулся Гамаюн. — Ты разве не помнишь, о чем они с Земун говорили? О Кощее, который якобы за хозяином охотится. А вдруг…
— Да тебе-то какое дело? — возразил Дунай.
Гамаюн в ответ лишь зло скрипнул зубами и снялся с места.
Дунай посмотрел ему вслед и еще раз досадливо стукнул кулаком по дереву.
Туман заволок поляну, почти притушив догорающий костер. Клубы его переливались, образуя причудливые формы, и никто сразу не заметил бы, что темные пятна в тумане двигаются каким-то странным образом.
Наемники–полукровки, почти неотличимые от теней, окружали поляну, на которой мирно спали два человека. Пасшиеся лошади вскинулись было, но тени промелькнули мимо, а туман надежно поглощал все звуки и запахи. Кольцо воинов сомкнулось и стало сжиматься.
— Даждь!
Далекий крик был больше похож на эхо, но словно песчинка, вызывающая лавину, он разрушил хрупкие чары рассвета. Громко всхрапнул Хорс, стукнув копытами о землю — и в следующий миг Даждь был уже на ногах.
Из тумана вынырнули и набросились на него сразу четверо людей. Привычный боец, Даждь завертелся в кольце, не давая врагам ни секунды передышки. Как волк, попавший в стаю собак, он постоянно двигался, уворачиваясь от ударов и сам угощая ими врагов. Он еще успел удивиться, что они безоружны — очевидно, получили приказ взять его живым или же были уверены, что застанут врасплох.