Чара силы
Шрифт:
Проводив хозяина взглядом, Падуб обернулся на низкий полузвериный крик и зовущий его голос Живы. Он слышал истории, когда потерявшие ребенка матери сходили с ума, и с содроганием ждал, что ему придется усмирять потерявшую рассудок женщину. Но когда он вошел, Жива, удерживающая стонущую Златогорку, махнула на него рукой:
— Дверь закрой! Воды натаскай — и ко мне. Помогать будешь.
— Что? — не понял Падуб.
— Принимать второго.
Даждь погонял коня, идя по следу похитителей. Их крупные кони оставляли четкий след, взрывая заметенные бурей сугробы. Конечно, это не настоящие лошади — настоящих нежить боится и обходит за версту, но издалека этих тварей можно было принять за коней.
Долгая зимняя ночь успела подойти к концу, занимался невзрачный полусонный рассвет. Серый день вползал в теснины заснеженных гор, и Даждь отлично видел нескольких всадников в полуверсте впереди. Они пробирались по бездорожью, в то время как Даждю было легче идти по их следам. Он уже начал настигать их и готовился к битве.
Второпях Даждь не захватил оружия, но сейчас даже не думал об этом. Где-то там сейчас горюет его жена, только что родившая и уже потерявшая своего первенца. Только девять месяцев, день в день, длилось их счастье. Столько лет он шел к этому, столько боролся за свое право жить, как все, что сейчас не побоялся бы выйти один против тысячи!
Похитители — судя по всему, наемники Кощея, — меж тем уводили его за собой все дальше и дальше. Пролетев небольшую прогалину, они выскочили на склон горы. По ее террасе в соседнюю долину вилась старая заброшенная дорога. Она была хорошо наезжена, а крутизна склона и его открытость ветрам не позволили буре намести много снега. Здесь всадники прибавили ходу, отрываясь от преследователя, хотя вряд ли догадывались о погоне.
К счастью, Даждь отлично знал местность — когда-то он еще мальчишкой скакал по этим горам, пробуя молодые силы. Эта гора соединялась седловиной с другой, точно такой же, но поросшей густым лесом. В самой седловине уже сейчас было полно снега, но и в нем можно было найти брод. Выходила седловина к берегу залива, почти наверняка покрытому льдом. Оттуда открывалась небольшая луговина, по которой беглецам есть куда уходить, но до того они будут вынуждены двигаться строго по дуге — сначала по дороге на склоне горы, а потом вниз до берега залива и дальше почти версту вдоль его обрыва. Бели повезет, там их можно будет перехватить. С десятком воинов Даждь мог справиться и безоружным.
Он повернул Хорса. Жеребец съехал вниз по склону и по грудь провалился в рыхлый снег. Вставая почти на хвост, выбиваясь из сил, он короткими скачками пошел по седловине, пересекая ее поперек. Хорс животным инстинктом отыскивал путь и вынес хозяина на другую сторону, в чащу леса.
Отсюда ни Даждю похитителей, ни им — Сварожича видно не было, но Даждь их чувствовал. Вот сейчас они уже миновали дорогу и, чуть придержав на склоне коней, спускаются прямиком к обрывистому берегу залива. У них нет другой дороги, и они наверняка не догадываются, что где-то есть другая.
Даждь чувствовал своего ребенка и даже с закрытыми глазами мог определить, где тот находится. Малыш и в самом деле сможет стать чародеем — если будет спасен.
Даждь погнал Хорса через чащу. Именно это и спасло ему жизнь. Он увидел засаду раньше, чем сторожа увидели его.
Почти сотня всадников и столько же пеших замерли в ожидании в лесу как раз над тем местом, по которому должна была промчаться погоня с висящим на хвосте преследователем. Они уже заметили своих всадников и ждали появления Даждя. По виду все воины были наемниками Пекла.
Придумать, как спасти сына и не попасться самому, Даждь не успел. Кто-то случайно оглянулся, очевидно услыхав скок еще одной лошади, и его заметили. По рядам воинов прокатился приказ, и всадники стали разворачиваться навстречу.
Осаживая Хорса, Даждь наугад потянулся к молодому дереву, оказавшемуся подле. То ли оно уже было подточено морозом, то ли отчаяние придало Даждю сил — но одного рывка оказалось достаточно, чтобы ствол обломился у самого корня и оказался у витязя в руках. Перехватив его за вершину, Даждь сам ринулся навстречу идущим на него воинам.
Внутри что-то вскрикнуло: ребенка не вернешь, уезжай сам, увези жену в замок, который может выдержать многодневную осаду, положись на братьев. Хорс — чародей, он один сметет врага, а ты же только попробовал вкус счастья, ты хочешь жить, ты молод, в конце концов, и еще сможешь стать отцом!
Но первый отряд уже налетел, и все смешалось в горячке боя.
Первых нападавших Даждь просто смахнул с седел. Хорс помог крутнулся, увеличивая размах. Пять или шесть всадников скатились в снег и были затоптаны конями второго ряда. Оставшись без седоков, кони заметались, мешая всем.
Схватив дерево поудобнее, как палицу, Даждь крушил всадников, не давая им приблизиться. Меченосцев и пращников он сбивал наземь, копьеносцев оглушал. Смутно, краем сознания, он слышал, как хрустят сломанные кости и гулко трескаются черепа, бил и по всадникам, и по лошадям с одинаковой яростью и старался не считать врагов, кто уже пал и сколько еще уцелело.
Снег был усеян трупами. Даждь вертелся на пляшущем Хорее так, что к нему не решались подойти. Вокруг витязя образовался круг.
Несколько раз, слившись в одно целое, конь и всадник кидались вперед. Наименее проворные падали под ударами дубины, конец которой уже потемнел от крови и немного измочалился. Вражеских коней Хорс хватал зубами, позволяя Даждю добить еще одного врага.
В воздух взлетали стрелы и бессильно впивались в дерево — Даждь перехватывал их в полете. У стрелков не было возможности пристреляться, так как их цель постоянно двигалась. Однако, несмотря на то что наемники теряли и теряли всадников и лошадей — пешими выступали в основном оборотни, — кольцо постепенно сжималось. Ощетинившись и чуть не рыча, Хорс все чаще отступал, и Даждь вскоре понял — надо спасаться.
Но вот впереди, за спинами окруживших его воинов, за рядами пешцев–оборотней мелькнуло несколько всадников. Совсем малая горстка, но оттуда вдруг раздался отчаянный крик ребенка.
Голос своего сына Даждь узнал бы из тысячи других. Казалось, что ребенок отчаянно звал отца на помощь, молил о спасении. Забыв обо всем — и о том, что это наверняка ловушка, — Даждь очертя голову ринулся вперед.
Засвистела, вращаясь над головой, дубина, замелькали перекошенные лица, встающие на дыбы кони без всадников, захрустели ломающиеся копья и кости, крики ярости и боли слились в гулкий шум, над которым реял, как парус над бурным морем, крик младенца. И Даждь, как слепой, рвался на этот крик.