Чародей фараона
Шрифт:
– Но об этом ливийцам знать совсем не обязательно, – хитро сощурился эфиоп.
Через какой-нибудь час после отъезда Круха в лагерь явились вожди ливийцев. Преобладал молодняк. По всей видимости, после позорного поражения Самасиха во вражеском стане произошел переворот, и к власти пришло юное поколение.
Эфиопский маг оказался прав. Жадные разбойники не смогли побороть соблазн безнаказанно пограбить храм чужого бога.
– Нам – половина добычи! – выдвинули они свои требования. – Иначе дела не будет. Атакуйте сами!
Презрительно посмеиваясь над наглостью варваров, сын Хуфу согласился удовлетворить их запросы.
– А где Крух? – невинно осведомился Данька, не увидев среди прибывших прислужника Нгаа.
– Нам пришлось его связать, – ответил молодой ливиец. – Старик тронулся умом. Беснуется, кричит, что в храме Птицеголового окопались злые духи, которые сильнее, чем сам непостижимый и ужасный Нгаа. Что вы тут с ним сотворили?
Данила переглянулся с Джедефхором. Принц сделал страшные глаза.
– Пустыня! – развел руками Наакон-младший. – Она лишала разума и не таких мудрецов.
Ливийский вождь кивнул, и больше к этому вопросу уже не возвращались.
Быстро согласовали план военных действий. Наемникам понравилась идея Рыжебородого атаковать одновременно с фронта и тыла. Они сразу заявили, что пойдут в тыл. Еще бы, кинуться всей массой на полусонных жрецов, а под шумок прибрать все, что не так лежит.
– У нас нет осадных орудий, – посетовал голубоглазый. – Того же тарана…
– Ничего! – бесцеремонно перебил его желторотый ливиец, и Рахотеп едва не лишился рассудка от гнева. – Мы вам одолжим… За небольшую плату, разумеется.
Шакалы пустыни и впрямь оказались экипированы так, словно собирались вести долгую и полномасштабную военную кампанию против небольшого города. У них имелась парочка прекрасных таранов, выполненных из прочнейшего ливанского кедра, обитого бронзой; десятка два осадных лестниц; мотки прочной веревки с бронзовыми крючьями-кошками. Представив, что все это могло пойти в ход при осаде какой-нибудь из пограничных крепостей Та-Мери, Рахотеп злобно поругивался. Но потихоньку, себе под нос, не желая портить отношения с нежданными «союзничками».
До рассвета оставалось часа два или три, когда храм Тота был атакован.
Полтора десятка эфиопов, взяв наперевес таран, подошли к пилону и, раскачав массивное бревно, бухнули бронзой о бронзу.
Отряд египетских лучников, натянув тетивы, приготовился засыпать стены у врат, буде там покажется кто живой, тучей остроносых стрел.
Темная масса ливийцев, обойдя цитадель с тыла, устремилась с лестницами и веревками к задней стене храмовой ограды.
Джедефхор, Данька с Упуатом, Наакон-младший и Каи замерли на возвышении, напряженно наблюдая за началом атаки.
«Бум! Бум! Бум!» – забасил таран.
«Хрясь! Хрясь! Хрясь!» – в такт ему заработали боевые эфиопские топоры из черной бронзы.
Храм безмолвствовал, как бы прислушиваясь к новым, непонятным ощущениям, потревожившим его организм. На стенах пока никто не появлялся.
– Вымерли они там все, что ли? – удивился кушанец. Ответом ему стал долгий, тоскливый вой Упуата, ни с того ни с сего решившего пообщаться с полной луной.
– Ты чего? – цыкнул на волчка Даниил, но тот и не думал униматься.
Наоборот, песнь его становилась с каждым мгновением все заунывнее.
– Как по покойнику плачет! – сотворил охраняющий жест Каи. – Не к добру это, ой не к добру!
– Не каркай! – осадил его археолог.
Он присел на корточки рядом с Путеводителем, обхватил его рукой за шею и начал нашептывать в остро торчащее ухо ласковые, успокаивающие слова.
Однако нетеру, казалось, впал в транс. Его голова раскачивалась взад-вперед, желтые миндалевидные глаза закатились, розовый язык вывалился наружу.
– Вели своим людям отойти! – мгновенно среагировал на эту сцену Джедефхор. – Немедленно!
– Поздно! – вскричал Наакон и ткнул пальцем куда-то вперед.
У пилона творилось нечто непонятное.
Под ногами у эфиопов вдруг затряслась земля. Большая часть рослых, могучих воинов, не удержав равновесия, упала. Оставшиеся на ногах сначала замерли, ошалев от неожиданности и испуга, а затем бросились прочь от ворот. Но твердь продолжала сотрясаться мелкой дрожью, и бежать по ней было практически невозможно. Людей подбрасывало, словно камешки на чьей-то гигантской ладони.
Затем грунт пошел трещинами. Сначала образовался широкий разлом прямо поперек дороги, отрезав эфиопам путь назад, в лагерь. Тогда они снова метнулись к воротам, пытаясь уцепиться за выпуклости бронзовой обивки и забраться по ним вверх, лишь бы подальше от сошедшей с ума земли. Очумевшие от ужаса люди отталкивали друг друга от створок, казавшихся им единственным путем к спасению. Сильнейшие попирали ногами более слабых, наступая им на головы. Слабые сопротивлялись что было сил, пуская в ход зубы и ногти.
И тут бронзовые листы обивки пошли яркими сине-белыми искрами. Те ловкачи, которым таки удалось вскарабкаться повыше, заорав благим матом, сверзились на землю. Остальные, обрадовавшись, что места освободились, ринулись поскорее их занять. Но не тут-то было! От бронзы шел непонятный жар, не позволяющий до нее дотронуться. Он ощущался даже на расстоянии вытянутой руки.
Между тем трещины зазмеились уже под самыми ногами. Эфиопы оказались зажатыми с двух сторон. Впереди – разлом, уже превратившийся чуть ли не в пропасть; сзади – обжигающие створки ворот. Люди сгрудились на последнем, крохотном пятачке еще относительно спокойного грунта.