Чародейка. Власть в наследство.

Колесова Марина

— Ты с ума сошел! — перебил конунга старец с рыже-седой бородой и узенькими хитрыми щелочками глаз — Говоришь об охране рода от магии, а сам призываешь во Владетельницы, мало того, что женщину, так еще и чародейку. Да она маг посильней Маграта, ты что байки купцов не слыхал?

— Ты, Силтег, что?!! Не слышишь, что я говорю?!! — взревел Раннег, — Она принесла клятву, что не будет использовать магию по отношению к нашему народу.

— Да она просто околдовала тебя, конунг, — тот, кого Раннег назвал Силтегом, сделал шаг вперед, — нельзя было тебе

с ней идти!

— Что?!!! Ты соображаешь, что говоришь? Ты забыл, что она сняла корону?

— Магам, даже без короны веры нет! — не отступал Силтег.

— Ты не веришь мне?!!! Считаешь, что я колдовского морока не чувствую? Что я зачарован? — конунг выхватил меч и, шагнув на встречу к спорщику, резким движением перерезал ему горло. Схватившись руками за страшную рану, Силтег упал, истекая кровью.

— Конунг, что ты делаешь? — навстречу Раннегу бросились несколько воинов, они были племянниками и учениками старика. Но быстрый меч конунга не дал им сделать и пары шагов, все упали, хрипя и захлебываясь кровью.

— Кто еще думает, что я зачарован? — конунг обвел мрачным взглядом своих соратников, гнев исказил его лицо, тяжелые складки собрались на лбу, и косматые брови сошлись на переносице.

В зале повисло гнетущее молчание. Поверженные бились в судорогах на полу, в муках расставаясь с жизнью. Воины расступились, и никто не осмеливался к ним даже приблизиться.

— Ну, я жду… Кто-нибудь еще думает так же как мой тысячник? Этот предатель, который, все это время хитро скрывался, а теперь, выждав удобный момент, решился своими речами ударить по самому дорогому для меня, по вашему беспредельному доверию ко мне, к своему конунгу, чтобы посеять смуту, вражду и расколоть единство нашего рода! — тяжелый взгляд конунга скользил по лицам.

Тишина была ему ответом. Все понимали, любое слово, сказанное против, будет стоить жизни произнесшему его.

— Я рад, что Силтег оказался достаточно одинок, в своей попытке устроить мятеж, — продолжил Раннег, не дождавшись ответа, — и вы все поняли необходимость признания новой Владетельницы. А теперь я жду, что вы все по очереди присягнете ей на верность.

Среди военачальников произошло временное замешательство, но потом вперед вышел молодой, высокий, мускулистый кирит. В отличие от большинства киритов безбородый и волосы его были не столь явно рыжи, а скорее напоминали цвет спелой пшеницы.

— Твоя воля, конунг, непреложна для нас — произнес он, не поднимая глаз, — но может быть, ты все же пояснишь, зачем мы отказываемся от Владетельства Маграта? Чтобы признать Владетельницей женщину и покрыть себя вечным позором?

— Что?!! Покрыть себя позором??? Феруз, да ты соображаешь что говоришь? — взревел Раннег, ярость затуманила его разум. Этот осмелившийся перечить ему тысячник, был его любимым учеником, его "правой рукой" в бою, и именно поэтому его слова особенно больно задели конунга. Меч его, вновь вырвавшись из ножен, был уже готов перерезать глотку, стоявшего неподвижно и несопротивляющегося, Феруза, но застыл, лишь только коснувшись его шеи. Конунг ощутил легкий морок, и его рука перестала ему повиноваться. Тут же он услышал голос Къяры, которая, обойдя стражников, теперь стояла сбоку от него:

— Конунг, прошу тебя…

Раннег обернулся и встретился с ней глазами. Морок тут же пропал, и конунг почувствовал, что его рука вновь обрела свободу, но движения не продолжил.

— Что ты просишь? — произнес он, даже не успев разозлиться на волшебницу, за наведенные чары, так быстро она их развеяла.

— Позволь мне сразиться с твоим тысячником… Диадему я сниму и чарами пользоваться не буду. Я думаю, тогда сомнений не останется ни у кого.

Конунг мечом приподнял голову Феруза, — Может и ты этого хочешь?

— Да! Я бы с удовольствием с ней сразился особенно без диадемы… — Феруз впервые поднял глаза, и взгляд его встретился со взглядом конунга. Во взгляде молодого воина было столько азарта, что конунгу даже стало немного жаль его. В молодости он тоже был таким, и лишь с возрастом пришла мудрость и взвешенность при принятии решений.

— Видишь, и тысячник твой не против… — Къяра приблизилась к конунгу.

— Хочешь устроить показательную казнь? Тебя он так разозлил? — не отводя глаз от Феруза, но обращаясь к ней, спросил Раннег.

Теперь, когда приступ ярости миновал, конунг решил извлечь все плюсы из представившейся ситуации. Он заставит воинов не только почитать и уважать новую Владетельницу, но и бояться…. Это будет ему только на руку. И ради этого он пожертвует тем, кого, только что чуть было, не убил сам.

— Зачем же казнь, конунг. Он честный воин, и если сам почувствует, что слабей, то сдастся… — голос Къяры был мелодичен и полон сладкого очарования.

Конунг понял, что хочет предложить Къяра, и чтобы не поддаться искушению и продолжить задуманное, резко перебил ее:

— Он считает, что подчиниться женщине — позор. И мои уверения, что ты, прежде всего воин, и пришла к нам с миром, для него ничего не значат. Что ж, замечательно… Сразись, Феруз, с той, принять власть которой, ты так опрометчиво посчитал бесчестьем, но учти если она тебя не убьет, а пощадит, ты станешь ее рабом, и я лично клеймлю тебя здесь же. Так что пощады у нее не проси!

Конунг отвел меч и, отупив в сторону, убрал его в ножны.

— Неужели ты считаешь, конунг, что я могу проиграть женщине? — Феруз гордо вскинул голову.

— Ты видимо слабоумный или плохо меня слушал. Победить ученицу Виарда невозможно. Но раз тебе захотелось, попробуй, только помни о том, что я тебе сказал.

Раннег повернулся к Къяре:

— Ты будешь сражаться так?

Роскошное, длинное платье Къяры плохо подходило для сраженья, и именно на это намекал конунг. Къяра покачала головой. Потом легко, сверху вниз, провела рукой по платью. И на глазах, изумленно замерших, воинов расшитое золотом, парчовое платье превратилось в шелковый, облегающий фигуру, черный с золотой отделкой костюм.