Чародейский рок
Шрифт:
— Отчего же нельзя, милорд! Спрашивайте, конечно.
— Ну вот, к примеру: как вы узнали об этом месте?
— Вести о нем пролетели по всем деревням и крестьянским усадьбам, — ответила жена крестьянина, — где люди изнемогли от шума, терзающего их уже не один месяц.
«Стало быть, уже больше двух месяцев», — интерпретировал Род для себя ответ женщины.
— И все это время вам приходилось жить и трудиться при этом грохоте?
— Да, и с каждым днем треклятая музыка гремела все громче и громче, — ответил крестьянин. — Сосед сказал нам, что укрыться от шума можно
— Но у нас так ужасно разболелись головы, — добавила его супруга, — что терпеть не стало сил. Тогда мы залепили уши воском да повязали тряпками, чтобы затычки не вываливались, а все-таки громкая музыка не давала нам покоя.
— Вышел я на пастбище и начал спотыкаться, — вступил в разговор другой крестьянин. — Иду за плугом и едва на ногах держусь.
— Словом, никаких силушек больше не осталось терпеть это издевательство, — сказала его жена, — вот мы и бросили все и пошли сюда.
— Пока у нас других детей не увели [36] , — невесело проговорила жена первого крестьянина.
36
В оригинале автор употребляет редкий глагол «reive» — «уводить, похищать». Наверное, выбран именно этот глагол не случайно, поскольку он созвучен названию музыкального стиля «рейв», появившегося в дискотеках с конца восьмидесятых.
— Увели детей? — ахнула Корделия. — Да кто бы только смог вытворить такое?
— Музыка и вытворила, девонька, — вздохнул первый крестьянин. — Так полюбили ее наши старшенькие, что ушли за нею.
— Как же это? — спросила Корделия, однако она уже начала догадываться о том, что произошло. Вспомнила о встреченных по пути детях и подростках.
— Сынку нашему двенадцать годков исполнилось, когда он начал под музыку дергаться, — грустно проговорила вторая крестьянка. — А дочке — четырнадцать. Она что ни делала — все головой кивала да мурлыкала песенки без слов.
— Не без слов, — возразил десятилетний мальчуган.
— Ну, может, и были там слова — я не разбирала. Только работу свою она стала все ленивее и медленнее делать, а потом и вовсе забросила да и убежала с другими девчонками в лес.
— Уж хоть бы невинность сберегли — Господи, спаси! — содрогнувшись, воскликнул второй крестьянин. — А то ведь мальчишки постарше да взрослые парни тоже в лес подались. Старший мой сынок ушел — ему двадцать, а тому, что помладше, — шестнадцать. И где только они теперь?
Магнус заметил, что на лице мужчины отразилось искреннее страдание.
— Успокойтесь, почтенный. С вашими сыновьями ничего дурного не случилось.
— Если ты так говоришь, значит, не видал того, что видели мы, — проворчал первый отец семейства. — Не видал, как они корчатся и дергаются, а говорят: «Это мы так танцуем!», не видал, что они в рот всякую пакость суют, не видал, как потом носятся по всей округе как угорелые, не разбирая дороги. Хоть бы целы были, Боже милосердный!
Магнус хотел было сказать, что не видел, чтобы юноши и девушки делали что-нибудь опасное, но вспомнил то чувство тревоги, которое охватило его на плоту, рядом с поедателями лотосов, а потом на память ему пришли исхудавшие парни и девицы, глотавшие странные белые ягодки, а после них и вампир припомнился… Словом, Магнус промолчал.
— Сколько семей! — ахнула Гвен и избавила старшего сына от необходимости продолжать разговор. — Поглядите, со всех сторон сходятся!
Видно было все как на ладони, на пару миль вокруг, поскольку местность была плоская, ровная. Росли здесь только кусты да трава и лишь кое-где стояли невысокие деревца. На фоне закатного солнца были хорошо видны силуэты шагавших к побережью крестьянских семей, стариков и старух.
— Куда они идут? — спросил Род.
— Скоро узнаем, — заверила его Гвен.
— Музыка стала громче, — заметил Грегори.
Так оно и было, хотя жаловаться на это не стоило. Род обвел взглядом своих детей и обратил внимание на то, что даже Джеффри начал расслабляться. А еще порадовался тому, что Корделия и Магнус перестали притопывать и подергиваться.
Но вот они подошли к рощице из невысоких, жалких, кривых деревьев, за которой лежало довольно большое озеро. Его гладкая поверхность была подзолочена закатным солнцем. Лишь порой ее едва морщил легкий ветерок. От озера исходила нежная мелодия. По берегам сидели люди. Одни просто отдыхали, другие штопали и латали одежду, третьи что-то строгали. Тут и там горели костры.
— Ой, наконец-то мы добрались до воды! — обрадовался Магнус и опустился на колени. — Сейчас напьюсь!
— Не стоит, — отсоветовал ему пожилой крестьянин, но Магнус уже набрал воду в пригоршню, поднес к губам, глотнул, поморщился и вылил остатки в озеро.
— Соленая! — огорченно выговорил он.
— То-то и оно, — сказал крестьянин. — Тут же солончаки, молодой господин. До моря рукой подать, вот вода и соленая.
— Как наша кровь, — пробормотал Род.
— Что вы говорите, сударь?
— Да нет, ничего такого. — Род со вздохом уселся. — Надо бы костерок развести.
— Конечно, — кивнула Гвен и села рядом с ним. — Но пока можно немного отдохнуть.
— Поищу пресной воды, — сказал Магнус.
— Не трать зря силы, сынок, — удержал его Род. — Какую бы воду ты тут ни нашел, она будет солоноватая. А в бурдюке у нас что-нибудь осталось, Гвен?
Его супруга приподняла небольшой кожаный мешок. Он был почти пуст, но вдруг, прямо на глазах, разбух.
— Осталось, — ответила Гвен. — Держи, сынок.
Магнус благодарно взял из рук матери бурдюк и жадно напился.
— Корделия, — окликнула Гвен дочку, — а ты чем занята?
Девочка присела на корточки у берега ярдах в десяти от родителей.
— Да я просто смотрю, что тут под водой, мамочка, — невинно объяснила Корделия. Однако при этом она корчила рожицы, время от времени оглядываясь через плечо, а к ней на четвереньках подползал Грегори, поглядывающий в воду с нескрываемым любопытством.
Гвен улыбнулась.
— Вот оно что… Ты ведь раньше такого большого озера не видела.