Чаролес
Шрифт:
Тем временем она не отрывала взгляда от мертвецов, тщательно рассчитывая момент для остановки их шествия. Ради спокойствия гостей она выбрала периметр побольше – и, когда вокруг ванны оставался трехметровый радиус, подняла руку. Ни одного слова, лишь простой жест – и все сорок шесть трупов споткнулись и повалились на землю перепутанной грудой. Лейли поморщилась, услышав, как у одного мужчины оторвалась и укатилась в снег лодыжка. Не в таком виде хотела она представить гостям свою работу.
Оливер с трудом сглотнул желчь, которую проглатывал уже по меньшей мере четырежды. Алиса столько же раз была близка к обмороку и продолжала стоять только благодаря воображаемой вони, которая поднималась от кучи гнилой плоти и против
Лейли перевела взгляд на ванну, и Алиса с благодарностью ухватилась за повод отвести глаза от искореженных трупов. Воду уже затянула тонкая корка льда, но Лейли расколола ее мягкими, уверенными движениями. Алису снова пробрала дрожь, но она, с трудом удерживаясь от рвоты, все-таки заставила себя спросить:
– Может быть, занесем ванну внутрь?
Лейли даже на нее не посмотрела.
– Нельзя омывать мертвых там, где еще спят живые, – вот и все, что она сказала.
Алиса промолчала, боясь опять ляпнуть какую-нибудь глупость. Лейли начала казаться ей куда более пугающей, чем все мертвецы, встреченные до сих пор, и даже Оливер (который терял способность связно мыслить перед столь прекрасным фасадом) внезапно решил пересмотреть свое влечение к этой юной особе.
Возможно, дело было в куче тел, сваленных у них за спиной, или чьем-то пальце, который он стряхнул с рукава, но все происходящее было предельно неромантичным – хотя Оливер пока и не мог сформулировать почему. На самом деле они с Алисой уже были готовы признать это приключение худшим в своей жизни, когда Лейли сделала нечто столь странное и прекрасное, что оно на секунду заставило их позабыть обо всех страхах.
Девочка очень, очень медленно коснулась губ, на пару секунд задержалась пальцами в расщелине между ними, а затем бережно достала изо рта лепесток красной розы.
И бросила в ванну.
Вода в ней тотчас же изменилась. Теперь это было кипящее, клокочущее багровое море. Алиса пошатнулась и едва не упала; Оливер поспешил ее подхватить, глядя на Лейли с изумлением и чуть ли не трепетом.
Та не сводила глаз с воды.
– Выберите по телу, – сказала она тихо. – Вам придется принести их сюда самим.
Алиса и Оливер одновременно бросились в стороны.
Лейли не смотрела им вслед, иначе заметила бы, как они спотыкаются – наполовину от страха, наполовину от странного возбуждения, – спеша к куче тел и подгоняя друг друга, чтобы не растерять остатки пока согревающего их мужества. Нет, она была чересчур занята, созерцая воду, расчесывая ее буруны взглядом, точно гребнем, в поисках чего-то – возможно, знака, что поступила верно? Понимаете, Лейли начала задумываться, могло ли предложение помощи быть таким уж бескорыстным. У девочки закружилась голова и ослабли колени. Теперь ей казалось, что она поторопилась с согласием, что отчаянная нужда в помощи лишила ее последних крох благоразумия.
Чем дольше она стояла у ванны, тем беспощаднее вгрызалась в нее ночь. Неужели она в самом деле продалась паре незнакомцев? И ради чего? Короткой передышки от дела, на которое была обречена? Почему она так легко сломалась? Но хуже всего был вопрос:
Что они возьмут у нее после того, как она возьмет то, что хочет, у них?
Лейли неоткуда было узнать, что ее страхи беспочвенны. Она не понимала сердец своих случайных помощников и никогда не встречала незнакомцев, чьи намерения были бы чисты. Нет, она жила в мире, где доброта подводила ее, где темнота поглощала ее, где даже те, кого она любила, преследовали или отвергали ее. Не было такого чудовища, вурдалака или трупа в могиле, которые могли бы причинить ей больше боли, чем уже причинили люди, – и Лейли боялась, что сегодня ночью допустила самую серьезную ошибку.
Поэтому, когда ее спутники вернулись – со смертью в руках и добрыми деяниями в мыслях, – Лейли уже захлопнула двери и ставни своей души. Она больше не собиралась им грубить, но лишь тонкая грань отделяла ее от безжалостности. Теперь Лейли было все равно, чье сердце она может ранить, – покуда это сердце не было ее собственным.
Алиса вернулась первой.
Она несла маленького ребенка – мальчика лет семи или восьми – и открыто плакала. Внезапно потеряли значение ее невинность, страхи и ребяческий подход к их сегодняшнему мрачному труду. Потому что одно дело – узреть смерть, и совсем другое – коснуться ее. Ребенок у нее в руках был слишком настоящим, слишком человеческим, и Алиса ничего не могла с собой поделать. По правде говоря, она балансировала на грани тихой истерики, и Лейли точно недоставало терпения с ней возиться.
– Вытри лицо, – велела она. – И давай скорее.
– Как ты можешь быть такой черствой? – У Алисы надломился голос, руки задрожали от непривычного веса, и тело мальчика мягко соскользнуло в снег. Она принялась рывками утирать слезы. – Как можешь совсем ничего не чув…
– Не тебе рассуждать о моих чувствах. – С этими словами Лейли достала маленький кнут, свисавший с ремня под ее плащом, и резко хлестнула воздух.
Алиса ахнула.
Лейли даже не обратила внимания. Алиса могла горевать в свое удовольствие, но для Лейли это было уже невозможно. Для нее призрак маленького мальчика оставался более чем реален. Прямо сейчас он увивался вокруг ванны, отпуская язвительные комментарии по поводу Алисиного лица. Лейли снова хлестнула по воздуху, и дух с воплем растаял – но лишь на секунду. В такой форме им трудно было причинить вред, но кнут помогал держать в узде самых гадких. Лейли в третий раз щелкнула хлыстом («Да ради Ферен!» – завопила Алиса), и присмиревший дух наконец завис над ванной, ожидая, когда его переправят в Запределье.
– Опусти тело в ванну, – распорядилась Лейли. – Сейчас же.
Алиса с трудом сглотнула, но не решилась спорить. Повторное прикосновение к мертвецу потребовало от нее огромных усилий, однако она все же сумела сдержать слезы, приподнять мальчика и погрузить его в воду.
Кипящие буруны мгновенно успокоились, и красная поверхность просветлела, снова сделавшись прозрачной.
Алиса улыбнулась.
Лейли тем временем принялась расчищать снег неподалеку. Затем она вытащила из-под пороши большой железный сундук и откинула крышку, под которой оказался целый набор древних инструментов и приспособлений. Лейли выбрала несколько щеток с жесткой щетиной, протянула две из них Алисе и сказала:
– Теперь соскреби всю грязь.
Алиса смотрела на нее глазами, круглыми от страха.
– Что ты имеешь в виду? – прошептала она.
Лейли кивнула на воду.
– Сейчас он кажется чистым. Но когда ты закончишь, мы увидим, чего на самом деле стоят твои слезы.
Чтобы отмыть шесть тел, потребовалось семь часов. Руки покраснели и загрубели, пальцы онемели, а носы замерзли до потери всякой чувствительности. К концу ночи трое детей сами были едва не при смерти. Один мертвец оказался таким грязным, что тени не просто липли к нему – они покрывали его почти непроницаемым коконом, и Оливеру пришлось буквально сдирать эту темноту слой за слоем. К чести Алисы, она быстро оставила слезы, черпая силы из столь глубокого внутреннего колодца, что это не укрылось даже от глаз Лейли. Ее гостей переполняла невероятная решительность; за всю ночь с их губ не сорвалось ни слова жалобы, и Лейли наконец начала сознавать, что перед ней не вполне обычные дети. И что они, возможно, все-таки не намерены ей вредить.