Чарованная щепка
Шрифт:
Дряхлость избы казалась тем диковиннее, что хозяйствовал в доме лучший краснодеревщик столицы, если только громкое звание сие не обветшало вместе с жилищем.
Виола подозревала, что хозяйствовал Леон так же, как и работал – все больше боком на полатях.
За дверью угадалось какое-то движение, детский глаз прильнул к щели.
– Тетя Виола Базилевна? – уточнил босоногий наследник резчика и отворил, не дожидаясь ответа. Процесс был исключительно церемониальным, ибо подозрительно запираться от соседей в светлое время суток на Зеленой улице привычки
Титулованная “тетей” девица аккуратно переступила подгнивший порог и миновала сени.
Утварь в знакомой горнице была менее уставшей от жизни. На свежем настиле утвердились крепкий стол и лавки, под окном в утреннем солнышке сияла прялка нового теса. Золотые руки хозяина не добрались до сруба, но в недрах дома, как известно, "мужик сказал", женщина напомнила нужное число раз – и мебель вся была исправлена, а затем обильно декорирована салфетками. Лошадки простым крестом на покровах сундуков и занавесках искусно отвлекали внимание от густой черноты балок на стыке со стенами. Наперекор им пахло жизнью, ржаным хлебом и липовой щепой из самовара. Дополняя идиллическую картину, посреди комнаты торчали трое детей, отвлеченных от игры с чурочками на заднем дворе.
Виоле не долго пришлось искать глазами хозяина.
– Доброго дня, Леон Ардович, – строго обратилась она к спине на высокой печи, уже холодной по случаю начала мая.
Синее сукно рубахи нехотя зашевелилось, и к девице обернулось заросшее лицо мужчины средних годов. Глаза на нем отнюдь не были заспанными, но вмещали изрядную долю мировой тоски.
– Здорова ли ваша супруга? – Осведомилась Виола.
Резчик сел. Он не был уверен в благополучии супруги, на которую почти не подымал очей последнюю седмицу. Щи становились все водянистее, но на столе возникали вовремя – должно быть, все шло своим порядком.
– Детки ваши, пострелята, растут-радуют? – продолжила издалека Виола.
Хозяин украдкой пересчитал детей… Два, три – как будто все на месте. Кивнул хмуро.
– Стало быть, настигло вас оскудение музы?
Леон махнул рукой, на которой в творческом стазисе стали даже подживать извечные ссадины, показатели деятельного труда.
– Потешаетесь надо мной, Виола Базилевна, – посовестил он вяло.
Виола не обладала легкостью характера в той степени, чтобы срыв сроков солидного заказа показался ей потешным.
– Пиалы с птицами готовы? – спросила она. Еще теплилось мечта, что их осталось только пропитать льняным маслом.
Вздох Леона разбил ее надежды начисто.
Меж тем урочный срок истекал через две седмицы, а Себастьян еще должен зачаровать пиалы на подогрев и охлаждение блюда.
– Покажите, – попросила Виола, расставаясь с иллюзиями.
Резчик определенно предпочел бы остаться в границах безопасного домена на печи, но все-таки тяжко слез и побрел к противоположной двери, еще более кособокой, чем ее “парадная” сестра. Любезно распахнув скрипучее недоразумение, он пропустил Виолу на двор позади избы.
Здесь под легким навесом господствовал кормилец – верстовой стол хозяина. Сочиненный сложно, он был полон выдвижных полочек и ящичков всякого размера. Увидав такой на торгу, рукодельницы всех времен теряют сон и мысленно раскладывают по его закоулкам клубочки и пуговицы.
Леон же был к своему чудо-хранилищу вполне равнодушен – на верстаке уныло чаяли внимания разного сорта фигурные рубанки, напильники и шкурки. С краю опасно кренилась башня из брусочков красного сандала. В одном, скучающем отдельно, смутно угадывались черты будущей пиалы. Косиножка-паук обрел большую охотничью удачу, расположив над ее неглубокой выемкой свои ловчие сети.
Виола не разделила его нехитрого счастья, живо смахнула паутину и покрутила пиалу в руке. Исследование не изменило очевидного – работа находится в зачаточном состоянии.
– Потеряли прообраз? – предположила девушка. Она никак не могла уложить в голове причину такого фиаско.
В ответ Леон безошибочно открыл один из ящичков и выудил сложенный вчетверо лист дешевой серой бумаги. Его руки тут же оказались привычно покрыты слоем липкой мелкой стружки.
– Велико искушение сослаться на потерю, но лгать не стану, – протянул он Виоле добычу.
Рекомый “прообраз” вмещал нацарапанное углем схематичное изображение пиалы с предписанием "диаметр 16 см”. Ниже располагался еще один круг, походивший больше на гнездо, ибо по внутреннему его краю сидели птицы с несуразно длинными хвостами.
Виоле и они-то удались не с первой попытки, но изящество линий не было ее заботой. Прообраз очерчивает замысел для художника – искусство он творит сам. Должен творить.
– Как же это вышло? В середине апреля вы ручались исполнить столь прекрасных фазанов, что живые птицы восплачут от зависти, – припомнила Виола, переводя задумчивый взор с листа на пыльную заготовку.
– Должно быть, за гордыню, – предположил с неохотою резчик, пожимая плечами. – Когда я приступил к первой пиале, все шло хорошо. Сидел здесь на табурете, погруженный в дело, про себя уже лелеял узор. Поверите – на миг только только отвлекся, потянулся за тонким инструментом и по недомыслию очи поднял. Гляжу – беда, надо мной столб из одиннадцати болванок, из которых нужно прежде выточить одиннадцать равных пиал… Птицы мои незримые разлетелись, рука опустилась, и больше я себя не превозмог.
“Доигралась, дорогая”, – нежно подбодрила сама себя Виола, пока лилась сия храбрая исповедь. – “Это должно было произойти”.
Весь город знал, что Леон чувствует дерево как продолжение самого себя. Его готовые шедевры чтились бесценными, но до таковой стадии добиралась не каждая десятая его задумка. Мало помалу даже изрядная скидка перестала привлекать желающих раскошеливаться на аванс. Как оказалось со временем, устойчивой любовью к риску такого рода обладала только Виола.
Возможность недорого привлечь гения действительно была восхитительным шансом для первых шагов их с Себастьяном семейного дела. Гораздо вероятнее могла его и схоронить.