Чаровница для мужа
Шрифт:
Прочитав в сводке про срыв продуктовых поставок, Панкратов только хмыкнул. Известное дело, какие продукты бродяга-китаеза мог поставлять. Ловил небось по улицам собак да кошек, а потом в «Сяо» китайский национальный деликатес подавали особо утонченным любителям экзотики.
А что такого, между прочим? Сам Панкратов, конечно, с голодухи помер бы, но в рот не взял собачины, да и масса русского народа поступила бы так же, а вот кое-кто очень жалует это мясо. Вообще говоря, для китайцев собачина — все равно что свинина, только еще лучше.
В Поднебесной «благоуханное мясо» употребляли с древних времен. Собаки тогда еще не успели стать лучшими друзьями человека, и для людей не было особой разницы между ними и дикими кабанами. Потом китайцы одомашнили и собак, и кабанов. Сейчас и тех, и других разводят на фермах — и едят. Блюда из собачатины распространены в основном на юге Китая, но, честно говоря, и на севере, и в Маньчжурии их тоже жалуют. Разумеется, истинные гурмэ едят не всех псов подряд, а только мясные породы, которые специально разводят на убой. На юге, говорят, не редкость увидеть в уличных лавочках распятые и подвешенные на крюках псиные тушки. В городе Наньнине, скажем, хого из собачатины даже считается местным деликатесом.
Насколько знал Панкратов, забивают обычно щенят в возрасте от 6 до 12 месяцев. В пищу они идут почти целиком. Их тушат, варят, жарят и делают из них суп.
Знатоки уверяют, что мясо очень вкусное, нечто среднее между говядиной и свининой. Притом мясо это нежирное, а народная молва вообще наделяет его целебными свойствами. Собачья кожа считается дамским лакомством: китайцы убеждены, что она чрезвычайно полезна для женского здоровья. Причем, как говорят повара, вкус и полезность мяса собаки напрямую зависят от цвета шерсти. Самая полезная — с желтой шерстью, затем с черной. Прочие — третий сорт.
Нет, ну, разумеется, Панкратова с души воротило даже думать об этом, а между тем он знал, что, хоть яства из собак традиционно воспринимаются как принадлежность китайской и корейской кухни, однако французы, за которыми прочно закрепилась слава любителей лягушек, еще в конце XIX века с не меньшим удовольствием лакомились мясом барбосов и барбосок.
А возьмем Мексику! Панкратов читал, что до прибытия европейцев домашний скот этой страны состоял из индюков, уток, морских свинок и… собак. Ксоло — «голые собаки» — специально выращивались для употребления в пищу повсюду в Мексике в течение столетий. Собачье мясо считали большим деликатесом и приберегали его для особых случаев и церемониальных событий. Иногда ксоло выращивали как домашний скот: их кастрировали, затем откармливали смесью черствого хлеба, зеленого маиса и гнилого мяса — и продавали за немалую цену. Из-за своей прожорливости псы быстро набирали вес на этой интересной диете.
Испанцы пытались искоренить в Мексике варварский обычай поедания собак, но напрасно: тому свидетельство знаменитый собачий рынок в Акольуане, основанный в 1539 году, то есть восемнадцать лет спустя после прибытия в Новый Свет конкистадоров.
Разумеется, все эти исторические реалии, а также традиционная китайская кулинария не имеют никакого отношения к тому, что такое «благоуханное мясо» есть в китайских ресторанах, открытых на русской территории. Во-первых, ни в одном меню никакого хого или чего-то подобного не найти днем с огнем. Оно подается из-под полы — и только для своего брата-китайца. Или для русских любителей экзотики, которые являются в ресторан с хорошими рекомендациями. Москвичи, к примеру, оказавшиеся в командировках в Ха, эту самую экзотику лопают полными ложками во всех ее проявлениях: наливаются по самую маковку водкой со змеей в бутылке и заедают ее от пуза собачатиной, нимало не задаваясь вопросами о происхождении мяса. Вот в его происхождении все и дело… Жители Ха, скажем, никогда, ни-ког-да такого мяса в рот не возьмут по той простой причине, что никаких собачьих ферм в округе и в помине нет, а в котлы и жаровни китайским поварам годится всякая шавка, попавшаяся на улице бродячим собаколовам, к числу которых, конечно, принадлежал и Ли Бо. Вроде бы домашних псов от хозяев они пока еще не крадут, но если увидят, где что плохо лежит, вернее, плохо бежит, не преминут схватить, ткнуть заранее приготовленной иглой в загривок (китайских собаколовов нарочно обучают приемам иглоукалывания, и они отлично знают, как нужно животину одним уколом обездвижить и парализовать ей голосовые связки), а потом сунуть в свой рюкзак или сумку на колесиках. И только несчастную псину и видели… разве что на тарелке заезжего гурмэ появится она спустя несколько дней, да и то — в тщательно разделанном виде.
Насколько удалось выяснить Панкратову, в ресторане «Сяо» ожидали группу постоянных клиентов — бизнесменов из Москвы, которые выбрали именно это заведение для подписания договоров с харбинскими партнерами. Для укрепления русско-китайской дружбы заранее было заказано хого. А мяса для него — по вине Ли Бо — не оказалось, пришлось делать хого на скорую руку из свинины. Китайцы, конечно, молчали, словно рису в рот набрали, но беда в том, что один русский оказался знатоком и просек обман. Начались обиды и претензии, договор, несмотря на многочисленные восточные реверансы и резиновые китайские улыбки, не был подписан, и вину за это возложили на ресторан, вернее, на главного повара господина Лю. Ну вот господин Лю и отдал приказ не подпускать к ресторану жалкую крысу Ли Бо, а при случае и отмутузить его как следует. Между прочим, господин Лю вполне мог велеть прикончить Ли Бо, в былые времена и за более мелкую провинность смертью карали, подумаешь, одним собаколовом больше, одним меньше, однако он приказал не забивать Ли Бо до смерти, потому что сяньшэн, то есть глубокоуважаемый господин Лю и этот недостойный человеческого отношения цзюгуй, то есть пьяница, Ли Бо, были из одной деревни на севере Шаньдуня, ну а земляк на чужбине — почти родня, разве поднимется на него рука?..
Впрочем, эту историю Панкратов считал совершенно неинтересной, и если сообщил о ней по телефону Алене Дмитриевой, то лишь потому, что обещал сообщать ей обо всем, что так или иначе связано с Сунь Банань. Судя по тому, что писательница буркнула только — да, спасибо, и сразу отключилась, она тоже сочла его сообщение малоинтересным.
На самом деле Алена сочла его более чем интересным, жаль только, что сказать об этом не могла: опасалась быть замеченной Сунь Банань и Тереховым.
* * *
Лишь только она узнала парочку, как быстренько проелозила по песку и отодвинулась за Машин памятник. Сама не знала, почему вдруг решила спрятаться от Терехова, но спряталась, потянув за собой и Александрину. Та послушалась — всегда славилась сообразительностью! — и проворно отползла вслед за Аленой, так что, когда через мгновение Сунь Банань и Терехов обернулись и уставились на Машину с Юрой оградку, они могли увидеть только Алину, которая собирала в пластиковый пакет обломанные стебли роз и хризантем. Барышня, надо сказать, тоже уродилась понимающая — ну еще бы, Машина ведь дочка!
Наверное, Терехов и Сунь Банань подумали: обычное дело — приехала девушка на кладбище обиходить родные могилки. Зрелище, не заслуживающее внимания. И отправились своим путем.
– Тетя Саша, тетя Лена, вылезайте, они дальше прошли, — прошипела через мгновение Алина, и две наши дамы осторожно высунули носы из-за своего прикрытия.
В самом деле, Сунь Банань и Терехов двигались дальше по узким дорожкам меж оградок. Похоже, они искали какую-то могилу, расположение которой не очень хорошо себе представляли: перегибались через оградки то к одной, то к другой, всматривались в таблички, переходили к следующей. Тоже вроде бы ничего странного, однако смотрели они с одинаковым вниманием и на надписи на лицевой стороне памятников, и на их оборотные стороны, сличаясь с листком, который держала в руке Сунь Банань, иногда делая на нем какие-то записи. Лица у них были озабоченные и, Алене показалось, очень злые.
– Что они так старательно ищут, интересно? — пробормотала она.
– А это кто? — спросила Алина, которую, понятное дело, донимало любопытство.
– Да та самая китайская сумасшедшая, которая нынче с утра пораньше у нас в редакции учинила трам-та-ра-рам, — усмехнулась Александрина. — А что за тип с ней, я не знаю. И не понимаю, почему мы от них должны прятаться так тщательно. Наверное, Леночка знает. Думаю, она нам сейчас объяснит.
Алена пока молчала, провожая взглядом фигуры Терехова и Сунь Банань, но старательно делая вид, что смотрит на невзрачного мужичка с мешком, который бродил между могилок, явно выискивая забытые бутылки. Терехов и китаянка были почти одного роста, но не только это их объединяло. В том, как они двигались рядом, было нечто… как бы поточнее сказать… нечто обычное. В слаженности их движений и коротких реплик, которыми они изредка обменивались (к сожалению, говорили они тихо, да и ушли уже довольно далеко, так что Алене ничего не было слышно), ощущалась некая общность, которая порой бывает заметна опытному глазу и дает понять: это не случайно встретившиеся люди. Они двигались, поворачивались друг к другу, взглядывали друг на друга как близкие друзья, родственники, любовники, сообщники, наконец.