Чаровница для мужа

Арсеньева Елена

Будто в полночь месяц на откосе

Растерял серебряные кольца,

И взасос на заревом покосе

Целовала Танька комсомольца.

Теперь настала очередь Алены:

По деревне с шумным интересом

Слух поплыл без лодки и без весел,

Будто Танька с горя пополнела,

Будто Таньку комсомолец бросил…

Дальше пели хором:

Ну и что, кому какое дело,

Кто и с кем, когда уходит за лес.

Это бабам попросту завидно,

Что они свое отцеловались.

Что навек приставлены к ухватам

И мужьям отданы на издевку.

Вот и шляются они по хатам

И порочуть молодую девку.

Пели нарочно простонародными голосами, так что выходило в последней строке «и порочуть молодую девку», да еще и окали

где надо и где не надо, и провизгу прибавляли. Так они пели всегда, все те годы, что были знакомы и дружны, и Алинка отлично знала и понимала все тонкости оканья и провизга, вдобавок ее голос очень напоминал Машин, поэтому, если покрепче зажмурить глаза, можно было вообразить, что время остановилось, вернее, повернулось вспять и три девицы по-прежнему сидят под окном, прихлебывая помаленьку «Чернослив на коньяке» и заливаясь во всю глотку и ширь душевную. Между прочим, Алена не помнила, что они пили раньше. Может, какой-нибудь жуткий «Токай» местного разлива? Или водку? Алена начисто забыла, помнила только, что раньше «Чернослива на коньяке» не существовало в природе. Этот дивный, воистину ошеломляющий напиток — сладкий, вкуснейший, не оторвешься — в Ха стали продавать уже после отъезда Алены, причем продавали как розлива винзавода города Ха, так и Уссурийского. На вкус разницы не было никакой, то есть если бы Алену попросили присудить пальму первенства тому или другому «Черносливу», она лучше бы эту самую пальму сломала, чем обидеть два великолепных напитка. Правда, уссурийский «Чернослив» стоил чуточку дороже (не сто, а аж сто десять рублей!), но Алена не сомневалась, не из-за вкусовых качеств, а только из-за бутылки и этикетки. Бутылка и этикетка из Уссурийска били своих соперниц из Ха по всем параметрам. Ну очень они были красивые! Однако на вкус нипочем не различишь, где «Чернослив» из Ха, где уссурийский, особенно когда подходит к концу уже вторая бутылка, а пьется из горлышка (Алина забыла прихватить одноразовые стаканчики), а закуски практически нет (девицы понадеялись, что будет открыт кладбищенский магазинчик, но он оказался закрыт), кроме каких-то пышных, как подушки, битком набитых изюмом, сладких и вкуснющих штруделей, которые отнюдь не забивают, а еще усугубляют все наилучшие оттенки «Чернослива».

Он был не хуже мартини бьянко, честное слово! Может быть, даже лучше! «Бейлису», конечно, все же уступал мягкостью вкуса, зато бил оный «Бейлис» почем зря стоимостью. Ведь можно купить одну бутылку «Бейлиса» — а можно девять или даже десять «Черносливов на коньяке». Почувствуйте разницу!

«Надо будет, когда домой соберусь, прихватить с собой пару-тройку бутылочек, — подумала Алена тем краешком сознания, который никогда не мог изменить ее практичной Девьей сущности. — Конечно, навсегда не накупишься… но, может, и нижнегорьковский «Чернослив на коньяке» такой же отпадный? Если так, я готова пить только его всю оставшуюся жизнь!»

Забегая вперед, следует сказать, что, захлопотавшись, затариться «Черносливом» наша героиня забудет, а когда, воротясь в Нижний Горький, прямиком ринется в магазин, чтобы вспомнить свои дальневосточные приключения и выпить за свое лишь чудом сохранившееся здравие… а ведь были все шансы пить за упокой! — окажется, что нижнегорьковский «Чернослив на коньяке» годится только на то, чтобы бутылку открыть, чуточку попробовать — и, скривившись от отвращения, немедленно вылить содержимое в раковину, а потом долго отплевываться. И придется ей наливаться за свое здравие привычным мартини бьянко…

Но это так, просто информация, не имеющая отношения к предмету нашего повествования.

– Балда я, — сказала Алена. — Надо было три бутылки взять.

И обратила внимание, что голос ее звучит как-то не вполне разборчиво. Однако Александрина все же поняла.

– Не жадничай, — хихикнула она. — Учитывая, что Алинка за рулем и практически не пьет, нам с тобой досталось почти по бутылке. Еще глоток-другой — и нас можно будет грузить в машину, как дрова.

Голос Александрины тоже не отличался разборчивостью,

наверное, посторонний человек ни словечка не понял бы, но Алена в былые времена каким только его не слышала, а потому и сейчас моментально въехала в смысл фразы. И кивнула, и перестала с тоской поглядывать на остатки «Чернослива», которые еще плескались в бутылке, но ее держала Александрина, а значит, допьет божественный напиток она… да и на здоровье!

Алена закрыла глаза и прислонила усталую спину к могильной оградке. Если абстрагироваться от окружающей обстановки, если забыть, что они втроем сидят на могилках Маши и ее мужа Юры, который в три дня сгорел от рака легких (жена последовала за ним ровно через полгода, правда, по больничным койкам промучилась гораздо дольше), если подставить лицо невероятному солнцу, которое светит с небес над городом Ха (уже было сказано, что такого солнца и такого неба нет нигде в мире? Если нет, утверждаю это сейчас. Если да, не грех и повториться, ибо сие святая, истинная правда!), можно на миг вообразить, что все как раньше, десяток-другой лет назад. И они с Сашечкой такие же молоденькие и глупенькие (но считающие себя очень умненькими), как Алинка. И все печальные открытия жизни у них впереди, и горького опыта разлук и потерь они еще не накопили…

– А также впереди все радости, и все счастливые встречи, и самая большая любовь, и опыт, сын ошибок трудных… — проговорила Алена и открыла глаза, потому что сидеть с закрытыми было невозможно — сразу начинало клонить в сон, хотелось прилечь на светлый, чистый, тщательно просеянный песочек, которым были засыпаны Машин и Юрин холмики, — и забыться и уснуть… но не вечным сном могилы, само собой, а просто мирным, тихим послеобеденным сном.

– Ты о чем? — усмехнулась Александрина, и Алена увидела, что подруга выливает немного «Чернослива» под Машин памятник, а потом переходит к Юриному. Юре осталось выпить все, что еще плескалось в бутылке. Алина в это время обламывала длинные стебли белых роз и желтых хризантем, привезенных Аленой, и втыкала цветы в песок. Конечно, это было не так красиво, зато гарантировано, что никто из бичар, там и сям возникающих среди памятников с самым деловым видом, не польстится на цветы и не понесет их к кладбищенским воротам — снова продавать.

– Так, о нашем, о девичьем, — рассеянно сказала Алена.

Александрина тем временем достала пачку черного «Кента» и, раскурив две изящные дамские сигаретки, воткнула их около могильных плит. Потом закурила сама, щелкнула зажигалкой для Алины (она унаследовала от своей матушки все самое лучшее, в том числе и умение насладиться сигареткой в компании Сашечки) и для Алены (наша героиня курить так и не научилась, ну не могла получить удовольствия от процесса, вот разве что в родной, любимой компании), и все трое снова подперли спинами оградку, вытянув ноги и медленно затягиваясь.

В голове писательницы Дмитриевой немного прояснилось.

– Давайте Машечке расскажем, что сегодня в редакции произошло? — предложила Алена, с удовольствием ощущая, что снова способна выражаться связно. Нет, все же сигарета — замечательное отрезвляющее средство! С дымом весь хмель уходит. И аппетит пропадает. То хотелось съесть еще штрудель, а может, даже два, а теперь расхотелось. Горько во рту и довольно противно, какие могут быть вообще штрудели?

Может, закурить на старости лет? Вместо ужина пару черных «Кентов» (Кент на блатняке — друг, значит, пара черных друзей, ха-ха!) — и, глядишь, сойдет, наконец, пара неотвязных килограммов?

– Я уже Алинке кое-что рассказала, пока ты за цветами бегала, так что Маша и Юра немножко в курсе, — пояснила Александрина. — Не стоит повторяться.

Алена понятливо кивнула. Разумеется, Маше и Юре известно все, что известно их единственной дочери. Они за ней и с небес присматривают, как присматривали на земле.

– И все же я не пойму, — сказала Алина, и Алена подумала, что это Маша чего-то не поняла из рассказа Александрины, — она, ну, китаянка, заявилась в редакцию только для того, чтобы все краской облить из водяного пистолета?