Чаровница из Беккена

Рияко Олеся

Я оглянулась вокруг; яркая, большая луна озаряла опушку леса, все как в моих беспокойных видениях. Из размышлений меня вырвал заливистый смех. Феовель смотрела на меня сверху вниз улыбаясь широкой, счастливой улыбкой. Протянув руку, сказала:

— Ох, рано ты преклоняешь колени, милая. Ты же еще не видела наш источник! Пойдем же, вот-вот начнут пребывать остальные, надо освободить им путь.

Едва я отряхнула подол шелкового платья, как буквально из воздуха на опушку ступил Инерион державший под руку Шанталь и дальше поток гостей уже шел без промедления — вновь и вновь за рябью в темном ночном воздухе проступали очертания эльфов и эльфиек, которые смеясь разбредались по опушке или устремлялись в темную лесную чащу впереди нас.

— Пойдем же. — Поманила меня Феовель,

а точнее настойчиво направила следом за собой. — Не удивлюсь, что все уже собрались и ожидают лишь нас!

— Где мы? Что это за место? — Спросила я, ощущая, как с прибытием гостей, меня вновь начинает охватывать дурнота.

— Намаритан Лантишан. — Послышался за моей спиной голос винитара. — Убежище Лантишан. Дом богини и наша священная роща. Именно здесь она обитала со своими первыми детьми и здесь же нашла свой покой. Роща затеряна в глубине Чернолесья, так далеко на востоке, что только старейшины дома Садаккар еще помнят к ней путь. Эвандоэле в своей мудрости повелел всем остальным кланам забыть дорогу сюда, чтобы защитить ее от людей. А для того, чтобы дети не теряли с ней связи, создал зеркала, что способны переносить нас сюда.

— Я думала… — сказала и осеклась, ведь мысль не воротишь, на меня уже заинтересованно смотрели не только Феовель, Шанталь и Инеринон, а еще как минимум четверо эльфов и эльфийка, что поспешили примкнуть к нам в пути. — Думала, что зеркала были созданы… для войны.

Феовель рассмеялась, из вежливости ли, но и другие поддержали ее веселье. Я почувствовала, как заливаюсь румянцем, точно я, как неразумное дитя, сморозила какую-то несусветную глупость.

— Нет, Лобелия. Эвандоэле не был воином. — Грустно и без усмешки ответил мне винитар. — Он был философом, великим чародеем и созидателем. Мой дед строил города, придумывал, как сделать нашу жизнь лучше. Он не создал ничего для войны и никогда не держал в руке меча или лука.

— Более того — отец бы ни за что не применил свои творения во зло, если бы твой дед не убил мою мать. — С неожиданной сталью в голосе отозвалась Феовель. Но тут же смягчилась, точно вспомнив, что десятки поколений отделяют меня от

безжалостного короля Родамунда Лангардийского. — Взгляни хоть на себя. Ты ведь тоже его творение Либи. Ты — словно венец его изысканий. Когда я просто думаю о том, сколько сил, сколько знаний нужно было приложить чтобы создать столь сильную магию, у меня просто земля уходит из-под ног. А ты так просто

разбрасываешься этим, не ценишь свое уникальное предназначение! Впрочем, я уверена, что милость Лантишан, что ты узришь сегодня, изменит твое представление о себе и о бремени, что как ты думаешь несешь.

Глава 11. Филиамэль Лантишан

Мы шли сквозь густую лесную чащу, но под тесным сплетением темных крон было достаточно света — мы приближались к чему-то величественному, мощному… я ощущала это так, словно воздух на пути становился гуще, осязаемей, словно все вокруг светилось изнутри.

Чем дальше мы удалялись от поляны, тем отчетливее я это видела, пока не пришлось поверит в то, что кора деревьев вокруг, густой подлесок, шляпки грибов и ягоды на редких кустарниках испускают ровное белое и голубое сияние. Мир полнился звуками — я слышала легкую трель, словно где-то вдали перекликались колокольчики. И скоро к тому звуку добавились голоса, сотни, тысячи — эльфы разговаривали шепотом, но это сплетение звуков рождало нечто подобное шуму океана. За ним я едва смогла различить чье-то стройное пение и звуки струнных инструментов, да заливистый мотив тонких флейт.

Шаг и еще десяток — мы вышли к обрыву с которого открывался просто невероятный вид на зеленую долину! У меня захватило дух от высоты и теплого ветра в лицо. Мир пах цветами и хвоей… этот запах напомнил мне о Луциане и я обернулась, безотчетно ища его глазами в толпе эльфов, следовавшей за нами.

Но не суждено мне было даже на мгновение задержаться на месте. Феовель держала меня за руку крепко и тут же увлекла за собой в сторону. Туда где меж отвесных, объятых зеленью скал, были натянуты тросы, на которых слегка покачивалась небольшая платформа, что должна была опустить нас вниз. Не многие отправились к ней, большинство даже из тех, что проследовали сюда с нами, пошли пешком по узким тропкам, что спускались с вершины к огромной зеленой поляне внизу. Она была похожа на зеленое море, прибывавшее к отвесной стене из которой вниз бил маленький водопад…

Я пригляделась — тонкий поток ниспадал в огромную гладкую чашу и испускал легкое сияние, как и все вокруг.

Со мной же творилось что-то невероятное… я не просто видела мир вокруг себя, я ощущала его так остро, что голова кружилась от переизбытка чувств! Дуновение ветра, касавшееся травинок, листвы, чьих-то длинных шелковых волос и подолов легкого платья. Чья-то сумасшедшая радость от первого в жизни празднования Филиамэль Лантишан, предвкушение встречи с родными, чья-то зависть к тому, что младший брат обрел свою любовь, в отличии от старшего… Любовь… яркое, заполняющее все вокруг чувство. Нежность и тепло от прикосновения к маленьким пухлым пальчикам своего новорожденного чада.

Внизу долина наполнялась вновь прибывшими; с платформы, намертво вцепившись в плетеные перила, я наблюдала за тем, как то тут, то там нарушается ткань мироздания. Как она идет волной пропуская в священную эльфийскую чащу все больше и больше остроухих. От приближения к ним мне становилось только хуже.

Вдруг, сильные руки опустились на мои виски, и я почувствовала облегчение — вся эта круговерть эмоций, звуков, ощущений отступила. Не ушла вовсе, но утихла настолько, чтобы я начала отличать свои мысли и чувства от чужих.

Я коснулась тех спасительных рук на мгновение подумав о том, что это может быть Луциан, но то было бы слишком невероятно…

— Не отходи далеко и я смогу помочь. — Услышала я шепот Инеринона и испуганно обернулась на Феовель. Та, казалось и вовсе потеряла ко мне всякий интерес, с замиранием сердца смотрела на толпы внизу, переговариваясь о чем-то восторженно с эльфом в длинном зеленом одеянии. — Она хочет, чтобы ты растворилась в этом, надеется, что станешь лучше понимать нас, если сможешь слиться с нами, почувствовать севори. Но слияние разумов не для тебя. Я помню, как плохо было Розе после посещения долины. Все же это не для людей — мы слишком разные с вами. Но моя мать считает, что являясь филиамэль, женщины твоего рода ближе к эльфийской крови, чем к людской. Она ошибается. — Я почувствовала грусть в его голосе и обернулась. Инеринон взял меня за руку и отвел подальше от королевы и ее спутника. Наклонился к самому уху, чтобы другие не слышали и продолжил. — Амани винитарэль никогда не признает своей неправоты, потому что ей хочется обладать тобой, как хотелось обладать твоей матерью и будет хотеться безраздельно владеть всеми, кто продолжит нести проклятье Эвандоэле в крови. Это ее личное противостояние. Шутка судьбы в том, что всей душой ненавидя людей, она видит в тебе, человеческой женщине, часть души своего отца. Да, мало кто знает об этом, но твое проклятие родилось от той же магии, что и великий источник — Филиамэль Лантишан. Мой дед, как и великая Лантишан, отдал часть своей сути чтобы создать связь между человеком и той магией, что по вине Родамунда оказалась заперта вовне. Моя матушка придумала себе, что если помочь твоему роду исполнить предназначение, то дух ее отца освободиться и Эвандоэле проснется от вечного сна. Разумеется, все это лишь пустые надежды ребенка, слишком рано потерявшего своих родителей. Но она делает только хуже, пытаясь обуздать то, что нельзя контролировать. — Инеринон на мгновение замолчал, оглянувшись вокруг. — Предсказание госпожи Маонис всегда сбываются. Когда ты сказала, что проклятье падет… это должно наконец случиться! Лобелия, ты должна положить конец мучениям твоего рода и моей матери. Не важно, очнется Эвандоэле или продолжит свой вечный сон, но она наконец сможет отпустить свое горе. Откроется миру, перестанет мучить нас и себя затворничеством. Ах, Лобелия… знала бы ты какого это, прожить всю жизнь с существом настолько отравленным собственным горем, что отрицает мир вокруг, лишь бы не признавать случившееся.