Чары кинжала
Шрифт:
— О, прости меня, — взмолился Гверан. — Беги и скажи своей госпоже, что ее ворчливый муж отказался впасть в зимнюю спячку, и принеси мне хлеба и эля, хорошо?
Каса поспешно отступила, сделав неуклюжий реверанс. Только она успела закрыть за собой дверь, мальчики вбежали, крича: «Папа, папа, папа», — и, забравшись на кровать, бросились в его объятия.
Гверан обнял каждого из них и посадил на край кровати. Ему расхотелось спать. Адерин, которому было всего семь, был худеньким невысоким мальчиком с темными глазами и светлыми волосами. Младшему было два с половиной
— Акерн, — строго сказал Гверан, — где твои штаны?
— Мокрые, — ответил малыш.
— Он опять это сделал, папа, — пояснил Адерин.
— О, боги, — сказал Гверан. — Надеюсь, мама отмоет тебя перед тем, как ты отправишься спать.
— Разумеется, дорогой, — сказала Лисса, входя в комнату. — Если бы ты не цеплялся к Касе, она давно одела бы малыша.
Гверан кивнул, признавая свою вину. Обрывки сна и видения всплывали в его памяти. Ему захотелось сочинить об этом песню, слова уже почти слетали с его губ. Лисса села рядом с ним, вся семья была в сборе.
— С Касой случилось что-нибудь? — спросил Гверан. — Она стала очень обидчивой последнее время.
— Она думает о парне, — ответила Лисса.
— Неужели? О ком же?
Лисса многозначительно посмотрела на Адерина, чьи маленькие ушки уже приготовились слушать, и заговорила о другом.
Сразу же после завтрака Гверан отправился побродить по лугам. Он брел бесцельно по степи, не выбирая направления и смутно представляя себе, где находится, и сочинял песню. Он будет произносить отрывки вслух, подбирая слова, заменяя одно другим, работая над каждой строчкой до тех пор, пока она не станет безупречной. Строфа за строфой, он запомнит ее наизусть, цепочкой соединяя в памяти образы и созвучия. Он никогда не запишет ее. Если бард научится читать или хотя бы выучит названия букв, Агвен покинет его. А без нее он никогда больше не сможет сочинять песни.
Гверан вернулся в крепость на закате, когда его разум наконец совсем успокоился. Слуги и воины разбрелись по всему двору, выйдя подышать чуть остывшим сумеречным воздухом. Они тихо разговаривали между собой, отдыхая после долгого жаркого дня. Пересекая двор, Гверан увидел Касу, сидящую на краю кормушки для лошадей и хихикающую с одним из молодых бойцов. Вспомнив намек Лиссы о том, что ее мысли заняты мужчиной, Гверан остановился, чтобы посмотреть на парня. Светловолосый, с голубыми глазами и высокими скулами южанина — в общем, внешне во всех отношениях он выглядел неплохо. Казалось, что Каса без ума от него, парень же слушал ее щебетание молча и угрюмо, и это было удивительно, потому что Каса была красивой девочкой с густыми светлыми волосами и нежными девическими формами.
Хотя Гверан предпочитал не вмешиваться в эти дела, жена была обеспокоена, и вот по какой причине: молодые ребята имели привычку сначала погулять со служанкой, а потом отказаться жениться на ней, когда та была уже беременна. Гверан обошел двор, пока не обнаружил наконец капитана отряда. Дорин праздно сидел на маленькой скамеечке и наблюдал за тем, как угасали сумерки. Гверан сел рядом с ним.
— Что это за новый всадник появился в отряде? — спросил Гверан. — Южанин, от которого Каса потеряла голову.
Дорин понимающе ухмыльнулся.
— Его зовут Таник. Он приехал сюда совсем недавно, и его милость принял парня в отряд. Он хорошо владеет мечом, а это единственное, что принимается в расчет.
— Единственное? — Гверан поднял брови.
— Ну, по правде, он странный парень, — согласился Дорин, — держится особняком и совершенно спокоен, когда сражается. Все в ужасе от того, как хладнокровно он убивает — безо всякой жалости. Когда мы делали набег на стада лорда Кениса, Танно сохранял хладнокровие. Просто жуть берет, когда человек убивает даже без боевого клича.
Упоминание о коровьем набеге напомнило Гверану, что он должен сочинить о нем песню. Баллады о набегах он любил меньше всего, но эта песнь была важной — ибо речь шла о вновь вспыхнувшей кровной вражде между кланами Белого Волка и Вепря — соседа с севера.
— Я не уверен, что этот Танно готов жениться, как положено, — сказал Гверан.
— Ах, проклятье, попробуй сам удержать Касу от него подальше, если сможешь, — сказал Дорин ухмыляясь. — Он летает в одиночку, этот Таник. Один из парней прозвал его Ястребом — в шутку, но это прижилось. Я думал, парень будет недоволен, но Танно только улыбнулся и сказал, что Ястреб ему подходит.
— Да, но не забывай, что мать Касы из хорошего рода, и она оставила дочь на мое попечение. Если хочешь оказать барду услугу, поговори с этим Ястребом, хорошо? Скажи ему, пусть гоняется за другой полевой мышкой.
— Кто откажется оказать барду услугу? Я с ним поговорю.
Обсудив этот неприятный вопрос, Гверан отправился назад в башню. Его мысли опять вернулись к коровьему набегу. Он легко сможет состряпать балладу из привычных хвалебных строк, надергав их из других песен. Надо только заменить имена, решил он сам для себя; ни один из этих пьяных увальней все равно не отличит одну песню от другой.
Рано утром, пока было еще прохладно, Таник вытащил во двор седло, тряпку, мыло и разложил все это около колодца. Он принес ведро воды, затем сел чистить снаряжение. Другие всадники проделывали это в специальном помещении, он предпочитал быть один — там, где было тихо. Он всегда помнил, что был здесь новичком и с трудом вживался в отряд. Дорин прогуливался по двору и подошел к нему как раз тогда, когда тот взялся за мыло. Наклонившись над Таником, капитан произнес:
— Хочу поговорить с тобой, парень.
— Конечно, капитан. Что-нибудь случилось?
— Нет, и не должно бы случиться. Что ты скажешь о маленькой служанке барда? Нашему Гверану не нравится, что ты крутишься вокруг нее.
— Это она крутится возле меня, капитан. Мне от этой глупой сучки ничего не нужно.
Дорин задумался. Таник хоть и говорил правду, но считал, что ему не доверяют, просто потому что он чужак.
— Ты меня удивляешь, — сказал Дорин. — Я боялся, что ты уже завалил ее на солому. Она-то явно не прочь.
— Ну уж, нет. Меня она раздражает своей болтовней.