Чары кинжала

Керр Катарина

Невин ощутил холодное прикосновение — это действительно была Судьба: ведь она утопилась вместе с ребенком в ту ужасную ночь. Холодный озноб пробежал по спине, когда он понял, кем бы этот ребенок мог стать, если бы остался жив, и его воспитывали бы они с Регором — великим мастером двеомера. Лисса улыбнулась, взглянув на дверь:

— Скоро сюда пожалует наш Адерин, — сказала она. Хотя она случайно сказала «наш Адерин», от ее слов сердце Невина похолодело. «Клянусь, я воспитаю этого ребенка как своего собственного. Клятва есть клятва», — подумал он.

Ночью Невин спустился к ясеню на речной берег и долго

смотрел на медленный бег реки. Теперь стало ясно, что Судьба наделила его тяжким бременем. В этой жизни Бранвен ушла от него; она должна расплатиться с Блайном за несчастную любовь к ней, которая привела его к смерти, и еще отдать долг Адерину за то, что оборвала его предыдущую жизнь.

Невин был в долгу перед Блайном и Адерином, потому что, следуя своему призванию, он оставил Бранвен наедине со страстью брата.

Только когда он оплатит эти долги, он сможет привести Бранвен к двеомеру. Однако Адерин будет находиться под его опекой ближайшие двадцать лет — двеомеру обучиться очень трудно. Через двадцать лет Невину будет около девяноста. А что, если ему надо будет ждать ее нового перерождения? Ему будет уже больше ста. Он станет уже таким старым и немощным, что не сможет сидеть на стуле без посторонней помощи. Его тело будет слишком дряхлым для той души, которая в нем живет, его мозг превратится в пленника, заключенного в отживающей плоти.

В этот момент Невин поддался панике, дрожа от холода и тошноты… не как мастер двеомера, а как обычный человек.

Точно так же воин клянется умереть в бою, но когда горн протрубит сигнал атаки, он видит идущую за ним Смерть и начинает дрожать. Он забывает о своей клятве, но отступление уже невозможно.

Дуновение ночного ветерка принесло прохладу, шурша над его головой сенью деревьев. Невин закрыл лицо руками и, собрав всю свою волю, заставил себя перестать дрожать.

«Клятва есть клятва», — сказал он сам себе. Ветер теребил его волосы, словно дружеской рукой. Он поднял глаза и понял, что это был не настоящий ветер, а дикий народец — сильфы и эльфы, призрачные создания. Они нежно касались легкими крыльями его лица, видимые и исчезающие.

Они пришли к нему как друзья, потому что почувствовали, что он страдает.

Невин ощутил, как проходит его утомление: они добровольно влили несколько своих жизней в него, — то был дар друзей.

Он поднялся, шагнул вперед и пристально посмотрел на небо, туда, где сверкало чудное скопление звезд, Снежный Путь — великолепный, беспредельный, но мерцающий и подающий надежду. Он громко засмеялся, и его голос был сильным и чистым, как у юноши. Он увидел свою Судьбу, открывшуюся благодаря трудам в Диком Крае. Он будет жить для того, чтобы выполнить свою задачу, независимо от того, как много лет это займет в человеческом измерении.

В ту ночью он усвоил урок: Судьба никому и никогда не дает слишком тяжелой ноши, если человек принимает ее всем сердцем, полностью и с готовностью.

Порой Лисса оставляла Акерна с Касой и отправлялась на ферму, чтобы забрать Адерина домой от травника. Ей нравились эти минуты одиночества на природе, вдалеке от суматохи и болтовни, царивших в замке. Скоро она обнаружила, что ее тянет к Невину, но причины этого понять не могла.

«Он мудрый человек, он много путешествовал, — говорила она сама себе. — С ним интересно разговаривать, он понимает людей».

Этого было, конечно, достаточно, но иногда ей хотелось пойти туда потому, что она чувствовала себя там в безопасности — вне крепости и далеко от Таника. Она прекрасно знала, что этот молодой воин преследует ее, и жила в страхе из-за того, что муж может заметить это. У нее было в жизни все, о чем может мечтать женщина: высокое положение в обществе, хороший муж, здоровье, удобства и прежде всего — дети.

Днем, когда зной был нестерпимым и лежал на земле, словно одеяло, Лисса вышла из крепости раньше обычного и направилась по пыльной дороге в сторону фермы. Примерно на полпути раскинулась осиновая роща, где она решила немного передохнуть. Подыскав себе место в тени, она вдруг увидела Таника, вероятно, поджидавшего ее. Лисса застыла как вкопанная, а он смотрел на нее с особенным восхищением, с каким мужчины смотрят на красивую лошадь на базаре.

— Что ты здесь делаешь? — воскликнула она.

— А вы что думали? Я хочу поговорить с вами.

— Нам не о чем говорить. Лучше возвращайся назад, пока капитан тебя не хватился.

Она отпрянула назад, прижав руки к горлу, когда он шагнул ей навстречу; сердце ее бешено колотилось.

— Я тороплюсь, — сказала она. — Если я не приду вовремя, чтобы забрать с фермы моего мальчика, он очень скоро сам будет здесь.

Упоминание о возможном свидетеле остановило Таника. Только теперь Лисса осознала: она боялась, что парень изнасилует ее. При всей своей красоте, Таник вызывал у нее чувство омерзения, но она не могла понять почему.

Нечто подобное испытываешь при виде мертвого животного, гниющего на обочине дороги. Она понимала, что такое отношение к нему было предвзятым, но ничего не могла с собой поделать.

— Тогда можно мне пойти с вами? — Таник вежливо поклонился ей.

— Нет. — Ее голос перешел в крик: — Оставь!

Потом она обнаружила, что бежит изо всех сил, выскочив из рощи, словно испуганная лань. И так она бежала и бежала по дороге, пока не стала задыхаться и не выбилась из сил. Заплакав, она оглянулась назад, но, слава богу, он не преследовал ее.

Этой ночью стояла такая духота, что невозможно было уложить детей спать. Мальчики прыгали на одеялах, крутились и визжали, не обращая внимания на уговоры Лиссы.

Наконец появился Гверан. Он спел им перед сном, и дети угомонились. Лисса ушла в другую комнату, переоделась в тонкую ночную сорочку и легла. Немного погодя пришел Гверан. Он повесил фонарь со свечой на гвоздь и присел на край кровати.

— Тебе не надо возвращаться к лорду Мароику? — спросила она.

— Я отпросился у него. Мне надо поговорить с тобой, — сказал Гверан.

Его глаза в тусклом свете лампы были холодны, в них застыл вопрос. Она села, чувствуя, как дрожат ее руки, и судорожно ухватила подол рубашки.

— Послушай, дорогая моя, — продолжал он, — ты находилась в опасной компании последние дни.

— Кого ты имеешь в виду?

— Таника. Кого же еще?

Она сжала ткань так сильно, что ее пальцы занемели.

— Мой господин, — сказала она, заикаясь. — Я клянусь тебе, что у меня нет никаких дурных мыслей. Ты сомневаешься во мне?

— Нет. Но мне не хочется, чтобы мою жену изнасиловали на конюшне.