Чары кинжала
Шрифт:
— Конечно, мне неспокойно, — проговорила она медленно. — Увижу ли я снова моего мальчика?
— Несомненно. Мы будем навещать вас.
— Я надеюсь, это будет хоть слабым, но утешением. Вы единственный человек, которому мне хочется рассказать о себе. Когда Адерин родился, я испытывала к нему очень странное чувство. Почему-то уже тогда я знала, что он оставит меня. Такова будет необходимость, уготованная ему Судьбой. Конечно, это были мои первые роды, и я была такой уставшей и больной, что не удивлялась уже ничему. Акушерка приложила сына к груди,
— Нет. Я не сомневаюсь в том, что это очевидная истина.
Лисса вздохнула и выглянула в окно. Не переставая, шел тихий дождь.
— Травы? — спросила она наконец. — Вы только этому будете учить его?
— Не только. У нас большие планы. Скажите, что вы думаете о двеомере? Сказка, которая годится только для баллад Гверана? Или нечто более значительное?
— Нечто более значительное. — Лисса улыбнулась, сознательно повторив его слова. — Так я думаю. Если двеомер существует, то мне нельзя вставать между сыном и его Судьбой.
— Даже если вы попытаетесь, это будет суровым испытанием… для вас всех.
Кивнув, Лисса продолжала смотреть на дождь.
— Вы подождете до весны? — спросила она, в ее голосе послышалась дрожь. — Он ведь еще совсем малыш.
— Конечно, я подожду. Следующим летом мы не уедем далеко. Вы увидитесь с ним осенью.
Слезы текли по ее щекам. Невину хотелось опуститься перед ней на колени, назвать ее Бранвен и умолять о том, чтобы она простила его. Он решил, что мог бы остаться в Блайсбире, никогда не забирать от нее сына и никогда не покидать ее. Но пророческое предостережение пронзило его, словно молния. У нее ведь своя судьба, и он ничего нее мог с этим поделать.
«Что будет, если ты останешься? — сказал он сам себе. — Ты возненавидишь Гверана за то, что она снова принадлежит не тебе».
— Наверное, мне лучше уйти? — спросил он.
— Да, пожалуйста. Благодарю вас.
Невин спускался вниз по лестнице и задержался у двери, чтобы заглянуть в большой зал.
Недалеко от камина для слуг Адерин развлекался с одним из пажей. Гверан пел балладу времен Рассвета, в которой рассказывалась история о госпоже Мэйве и лорде Беноике, об их любви, попирающей супружескую верность.
Невин вновь ощутил пророческое предостережение и разыскал глазами Таника. Тот сидел среди бойцов и наблюдал за бардом с наглой непроницаемой ухмылкой. Время от времени Гверан бросал на него взгляды, улыбаясь сам себе.
«Боги, — думал Невин. — Слишком поздно. Гверан все знает». Декламируя куплет за куплетом, Гверан подошел к кульминационному моменту: Беноик лежит мертвый у ног оскорбленного мужа. В этот миг Таник встал и решительным шагом покинул зал.
Вздохнув, Гверан отложил арфу и вытер вспотевшее лицо рукавом. Он слез со стола, взял кружку эля у поджидавшего пажа и направился к Невину.
— Мне надо немного отдохнуть, — сказал Гверан, — здесь очень дымно, а это действует на голос.
— Вы прекрасно поете, хотя я, признаться, несколько удивлен вашим выбором баллад.
Гверан удивленно поднял одну бровь.
— Весть о печальном конце лорда Беноика достигла кое-чьих ушей, и, несомненно, задела за живое нечестивца, — проговорил Невин.
— Чего бы мне хотелось — это вовсе эти уши ему отрезать… если вы говорите о человеке, которого и я имею в виду.
— Надо очень хорошо владеть мечом, чтобы сразить летящего ястреба, мой друг.
— Так же думают и все остальные? — Голос Гверана стал холодным и бесстрастным. — Вы полагаете, я буду пресмыкаться в страхе перед этим мерзавцем, потому что он умеет махать мечом, а я не обучен? Я уверяю вас, что скорее умру, чем прослыву трусом.
— Я только молюсь о том, чтобы ваши слова остались словами.
Гверан пожал плечами и глотнул эля.
— Послушайте, — сказал Невин, — если вы намекнете лорду Мароику о том, что Таник увивается за вашей женой, лорд выгонит его. Мароик защитит доброе имя барда, и это будет справедливо.
— Верно, но это лишь опорочит имя Лиссы. Я заранее предвижу все сплетни и грязные взгляды. Что же я за мужчина, если не могу защитить честь своей жены?
— Мертвец никого не сможет защитить.
— Не волнуйтесь. Я не могу позволить себе умереть и оставить мою бедную Лиссу беззащитной вдовой. Я полагаю, этому орлу, или ястребу, как вы его называете, уже известно, что я готов отстаивать свои права. Может быть, это его образумит.
Это выглядело вполне логично, но Невин знал с холодной расчетливостью мастера двеомера, что Гверан обманывает его.
Перебрав весь запас песенных преданий, хранящихся в его памяти, куда не мог проникнуть ни один вор, Гверан был поражен тем, как много сказаний посвящено любовным изменам. С давних времен любовные утехи для знати были главным способом приятно провести время. Как ястребиная охота, только с еще более кровавым результатом. Каждую ночь Гверан решил петь по одной песне об измене и внимательно следить за Таником, когда речь будет идти о гибели любовника. Сжатые челюсти и холодный блеск в глазах свидетельствовали о том, что парень слышал его. Но, как оказалось, не только у Таника был острый слух. В один из вечеров Дорин поднялся к Гверану, чтобы поговорить с ним наедине.
— Послушай, бард, как насчет чистой лирики, без этих роковых страстей? — поинтересовался он. — Меня уж тошнит от твоих излюбленных томлений по чужим женам.
— Правда, капитан? Меня тем более.
Дорин сморщился и затряс головой, как ужаленная оводом лошадь.
— Ты думаешь, что я слепой? — рассердился Гверан.
— Извини. Согласен, позорное дело — желать чужую жену.
— Вот именно. Я рад, что ты разделяешь мое мнение. И есть ли что-нибудь плохое в том, что человек, которого оскорбили, чувствует себя оскорбленным?