Час дракона
Шрифт:
Замешательство остальных воинов сменилось дикими криками радости. Они стали прыгать вокруг короля, издавая воинственные крики и в наивысшем возбуждении размахивая мечами. Радость Пуантенских рыцарей могла человека, слабого духом, попросту испугать.
— Троцеро расплачется от радости, когда увидит тебя, наш господин! — орал один.
— Да и Просперо вместе с ним! — вопил второй. — А то он, говорят, погрузился в меланхолию и все проклинает себя за то, что вовремя не поспел к Валке, чтобы умереть вместе со своим королем!
— Уж теперь-то мы вернем королевство! — драл горло третий. — Слава Конану, властителю Пуантена!
И его меч описывал
Звон стали и шум громких голосов переполошили птиц, разноцветной тучей разлетевшихся в разные стороны. Горячая южная кровь бурлила в жилах радостных Пуантенцев, с восторгом ожидавших теперь того, что вернувшийся владыка тотчас поведет их в бой.
— Пускай один из нас, — кричали они, — поедет вперед и принесет в Пуантен весть о твоем возвращении! Над каждой башней будут развеваться флаги, дорога перед копытами твоего коня будет усыпана розами, и все, что есть здесь красивого и прекрасного, будет твоим…
Конан отрицательно покачал головой.
— Да кто же может сомневаться в вашей преданности!? Но только разные ветры веют с этих гор в сторону моих недругов, и будет лучше, если они не узнают, что я жив… по крайней мере, пока. Проводите меня к Троцеро и сохраните в тайне от остальных, кто я такой.
Добрая весть, из которой рыцари могли с радостью устроить праздничное шествие, теперь выглядела как тайное бегство. Они поспешно ехали вперед, ни с кем не разговаривая, перекидываясь только парой слов с начальниками придорожных сторожевых постов, а сам Конан ехал с опущенным забралом.
Горы на этих высотах не были заселены — по дороге им встречались лишь аквилонские беженцы да охраняющие перевал войска. Часто проводившие в военных походах время Пуантенцы не имели ни желания, ни потребности в добывании скудного куска хлеба из этой каменистой земли — к югу от горной гряды лежал бескрайний простор богатых и прекрасных равнин, простирающихся до самой реки Алиманы, по которой Пуантен граничил с Зингарой.
Даже сейчас, когда от дыхания приближающейся зимы на равнинах центральных областей Аквилонии на деревьях уже желтели и опадали листья, на лугах Пуантена все еще колыхались высокие буйные травы, паслись кони и стада скота, которыми так славился Пуантен. Пальмы и апельсиновые рощи тянулись к ласковым лучам солнца, а темно-пурпурные и золотистые башни замков искрились в его свете. Это был край тепла и достатка, добрых людей и бесстрашных воинов. Твердых духом мужчин рождает не только суровая земля — Пуантен окружали завистливые соседи, и воинское мастерство его солдат совершенствовалось и закалялось в непрестанных войнах. Правда, с севера эти земли ограждали своим щитом высокие горы, зато с юга — лишь река Алимана отделяла их от равнин Зингары, и не одну тысячу раз воды ее окрашивались кровью. На востоке лежал Аргос, еще далее — Офир, королевства гордые и жадные. И рыцари Пуантена удерживали всю эту орду твердой рукой и острым мечом и редко знали покой и отдых.
Наконец впереди показался замок Троцеро…
Сидя в богато обставленной комнате, куда проникало легкое дыхание ласкового ветерка, откинувшись на атласных подушках мягкого дивана, король Аквилонии внимательно наблюдал за Троцеро — жилистым подвижным человеком небольшого роста, с твердыми чертами лица, который сейчас метался по холлу, словно пантера в клетке.
— Позволь провозгласить тебя королем Пуантена, — произнес наместник решительным голосом. — Пускай эти свиньи на севере таскают ярмо, под которое добровольно подставили свои шеи. Юг принадлежит тебе. Живи здесь и правь нами, среди цветов и пальм.
— …Нет на земле края богаче Пуантена. Но он не сможет защититься в одиночку, как бы ни были сильны и отважны его сыновья.
— Наше государство оборонялось самостоятельно многие века, — возразил Троцеро с обычной для своего народа уверенностью. — Мы ведь не всегда были частью Аквилонии.
— Знаю. Но сейчас уже не те времена, когда все королевства были разделены на враждующие между собой владения. Ушли в прошлое отдельные княжества и вольные города — настал час империй. Их властители мечтают о мировом господстве, и лишь в единстве — сила.
— Тогда можно присоединить к Пуантену Зингару, — предложил Троцеро. Сейчас там сшиблись лбами этак с полдюжины крупных князей, и страну разрывает на части гражданская война. Мы можем захватить область за областью и присоединить их к нашим землям. А уже тогда при помощи их воинов победим Аргос и Офир и создадим свою империю…
Конан отрицательно покачал головой:
— Пускай сны об империях снятся другим. Я хочу лишь вернуть свое королевство. Не хочу править государством, созданным на крови. Одно дело — взойти на трон при поддержке народа и потом править им безо всяких опасений, а другое — стянуть окружающие страны в одно целое при помощи оружия и властвовать с помощью страха. Я не намерен стать вторым Валерием. Нет, Троцеро, — либо я буду владеть всей Аквилонией, и ничем больше, либо вообще нигде править не буду!
— В таком случае веди нас через горы, воевать с немедийскими псами!
Глаза Конана загорелись огнем, но он сумел сдержать себя и спокойно произнес:
— Нет. Это все равно, что пасть напрасно. Но я могу тебе сказать, что нужно сделать, чтобы вернуть мое королевство. Надо найти Сердце Аримана…
— Но это вздор! — запротестовал Троцеро. — Бредни жрецов, враки безумной ведьмы…
— Ты не был в моем шатре перед валкийским сражением, — с тихой злостью продолжил Конан, невольно взглянув на свое правое запястье, где до сих пор были видны бледные отпечатки. — И не видел с грохотом падающих скал, погребающих под собой весь цвет моей армии. Нет, Троцеро, я действительно был там побежден. Ксальтотун — не обычный человек, и лишь с Сердцем Аримана в руках я смогу ему противостоять. Я собираюсь поехать в Кордаву, да и то один.
— Но это очень опасно! — воспротивился Троцеро.
— Жить и так "очень опасно", — буркнул в ответ король. — Я поеду туда не как король Аквилонии или Пуантенский рыцарь. Я оденусь вольным наемником. В таком виде много лет назад я исходил всю Зингару вдоль и поперек. Ох, и много у меня врагов к югу от Алимана!.. — и на море, и на земле. Многие из них не признают во мне короля Аквилонии, но узнают Конана — пирата с островов Барах, или Амру — черного корсара. Но есть там и друзья, или люди, что помогут в трудных случаях.
Легкая усмешка воспоминаний пробежала по его губам.
Троцеро с грустью опустил голову и посмотрел на Альбиону, сидевшую на ближайшей софе.
— Я понимаю ваши сомнения, господин наместник, — сказала она в ответ на его взгляд. — Но я тоже видела монету из Ахерона в святилище Асуры. По словам Хадрата, — их верховного жреца, она была выбита за пятьсот лет до упадка Ахерона. И если Ксальтотун — действительно мужчина, изображенный на этой монете, как в этом уверен Его Величество, он не может быть обычным чернокнижником, ибо жизнь его уже тогда длилась сотни лет, а не десятки, как у нормальных людей.