Час героев
Шрифт:
Все находится в нас...
Наверное, все это и в самом деле глупо. Но разве те, кто бросался здесь со связками гранат на танки летом сорок первого, думали о том, что это глупо? Нет, они просто делали это, чтобы быть раскроенными пополам пулеметной очередью или исчезнуть в мимолетной ослепительной вспышке – но не дать пройти
Второй – и в самом деле был полицейским. Так получилось, что его семья, его родичи жили в Киеве, а сам он – пока что жил здесь, уехал на родину жены и жил здесь. Семьи у него больше не было. Жену и двоих детей он успел эвакуировать – и очень надеялся, что колонну, в которой они шли, не раздолбали с воздуха поляки – если американцы избегали подобных вещей, то поляки, мстя за свой страх, никогда не упускали возможность «по ошибке» уничтожить колонну беженцев. Сам он – остался мстить. Как мог.
По военно-учетной специальности Второй – был оператором ПТУР. В украинской армии. Когда он служил – еще не было такого развала, как сейчас, то был еще осколок Советской армии, стрельбы проводились регулярно, и готовили их основательно, вплоть до того, что они могли производить мелкий ремонт комплекса. Не то что сейчас – хорошо, если есть пара десятков выстрелов на тренажере. Конечно, все позабылось, но...
Первый сказал не лезть. Он уважал Первого, уважал истинным мужским, военным чувством уважения, как человека, у которого на счету уже не меньше семидесяти целей только здесь и бог знает сколько в других местах. Это была не земля Первого, он никогда здесь не жил – но мало кто сделал для свободы этих земель столько, сколько Первый. И все равно – он был неправ, когда говорил – не вмешиваться. Пусть земля горит под ногами у этих...
Он даже не подумал бы подозревать Первого в трусости, у него не было корректировщика, он работал сначала один, потом Вторым поставили его. Он видел Первого в бою и мог сказать про него, что он кто угодно – только не трус. Просто для Первого это было... ничего личного, только бизнес. Когда у него была возможность стрелять – он стрелял, не было – не стрелял. А вот для Второго – это было уже личное...
Переодевшись – он накинул на себя теплый, плотный ватник, ушанку, потому что при стрельбе из закрытого помещения обожжет и долбанет сильно, – Второй поднялся на последний этаж многоэтажки, в которой сейчас было не больше двух десятков семей – на последнем этаже была пустая квартира с вывороченной плитой балкона. Он ее присмотрел во время обхода, они как полицейские обходили многоэтажки, частный сектор, искали оружие, взрывчатку, схроны, фугасы. Сюда он наведывался несколько раз, немного привел все в порядок, врезал в дверь новый замок и запер ее на ключ – зачем взламывать, когда полно рядом квартир, которые настежь?
Вчера, использовав полицейскую машину, он перевез на нужное место его заначку – старый, но проверенный и исправный комплекс «Фагот» и два выстрела к нему. Его он берег на отход. На последнюю гастроль. Хотел подбить танк... а вот оно как вышло. Можно было подбить кое-что другое.
Войдя в квартиру, он запер за собой дверь. Потом подпер ее шкафом, который специально подтащил к прихожей, – теперь открыть квартиру было даже направленным взрывом сложно, если вообще возможно. В одной из стен была дыра, прикрытая листом фанеры, она вела не просто в соседнюю квартиру – а в квартиру, выход из которой был в соседнем подъезде. Так он попытается уйти, если его заблокируют здесь.
В ванной, подсвечивая себе фонариком и чертыхаясь, в груде мусора он раскопал несколько мешков. Наощупь начал собирать тяжеленную систему – тренога, выстрел, блок управления...
Огонь нужно открывать в самую последнюю минуту. У него времени будет совсем в обрез, но он точно знал, в какой машине будет президент. Поляки допустили оплошность – на этой машине они подвесили маленький флажок – миниатюрная копия президентского штандарта. Сами подставили себя под выстрел...
На окнах висели рваные, но все же занавески – лично повесил вчера и лично изгваздал, чтобы не казались новыми, только что повешенными – будет подозрительно. В комнате он лег на пол и начал подтаскивать комплекс на позицию.
– Где?
– Второй сектор. Девятиэтажка.
– Не наблюдаю.
– Дистанция... миля с четвертью... больше, миля и четыре!
– Черт...
Мартинсон просто не додумался «пробивать» такую дальность. Новейший термооптический прицел Texas Instruments работал на пределе возможностей...
– Наводи.
– Верхний этаж. Слева.
Мартинсон насиловал трекбол, шипя что-то про себя.
– Плохая видимость...
– Он там. Прикрыт тканью. Это снайперская позиция!
– Черт... Что-то вижу.
Прицел был на максимальном – но на таком расстоянии стоящий человек был в прицеле размером с ноготь большого пальца, а лежащий – и вовсе выглядел как еле заметная клякса...
– Он что, собирается стрелять?
– Нет, пригласить тебя на танец, – огрызнулся Нули, считая в уме поправки.
– У них нет оружия для стрельбы на такую дальность! Черт, мы сами не дотянемся!
– Наводи!
Отложенная гарнитура рации исходила многоголосьем команд – конвой, в котором был президент Польши, уже пошел.
– Может, передать цель полякам?
– Делаем сами! – Нули инстинктом понимал, что все идет кувырком, цель оказалась куда дальше, чем они предполагали, их винтовки не достанут такую цель – а русские что-то придумали. Сейчас их важно просто спугнуть оттуда... остальным они займутся потом. Если русским удастся убить президента Польши...
– Есть наведение...
– Огонь!
Мартинсон откинул небольшую крышечку и вдавил красную кнопку...
Второй не понял, что происходит. Американцы промахнулись – пуля ударила чуть ли не в полметре от него в стену, не пробила ее – при такой-то дальности было бы странно, если бы пробила. Он же – был поглощен наведением на цель – как только появится конвой, времени у него будет в обрез...
– Промах.
– Черт... ублюдки!
Изображение на экране мгновенно погасло.
– Эти ублюдки стреляют по нам!
Произошло то, чего опасался ганнери-сержант Нули – поляки засекли вспышку и, недолго думая, открыли огонь, повредив систему TRAP.
– Черт... Красноногий-один, это Альфа! Дружественный огонь, повторяю – дружественный огонь! Эти ублюдки стреляют по нам!
Ганни, видя первое попадание и примерно прикинув поправку – выстрелил второй раз, уже из своей винтовки. Пуля летела к цели примерно три секунды, и эти три секунды показались ему дольше, чем три часа. Но он смотрел в прицел, подставляясь под огонь поляков, – и увидел, как цель, маленькая белая клякса, вроде бы едва заметно дернулась.