Час, когда придет Зуев
Шрифт:
А потом снежная пелена на миг расступилась. Волин взмахнул руками, стараясь удержать равновесие. Под ногой скрипнул и зашелестел щебень невидимой осыпи, ручейком побежал вниз, увлекая за собой сорвавшегося с края человека.
Ручей мгновенно разросся, превращаясь в мощный, стремительный поток каменного крошева и снега, смял Алексея, словно комок пластилина в огромных пальцах, и потащил по лощине, сбегавшей с невидимого склона. Навстречу из темноты то и дело выскакивали узловатые, заиндевелые коряги, будто изломанные и выбеленные временем скелеты тех, кто раньше сорвался
Но Волин ничего не видел и не чувствовал, кроме спеленавшего его снежного кокона, погибельного ужаса и ударов о валуны.
Он не заметил, как впереди возник очередной обледенелый скелет и протянул навстречу падающему телу обломанную, острую кость.
Волин ощутил сокрушительный удар, пришедшийся под ребра. Снег вокруг вспыхнул жарким, багровым огнем, а в голове знакомый голос раздельно произнес: …в исходную точку…
Бледный спрут метели, оседлавший вершину, оглаживал щупальцами выпуклые бока сопки, касался странного предмета, прилипшего к склону у самого подножья, будто пытаясь на ощупь определить что это такое. Но вдруг, утратив интерес, хлестнул гигантскими конечностями и взметнул тучу снега, которая, смешавшись с темнотой, поглотила, кажется, не только горную гряду с раскинувшейся без края тайгой, но и весь этот уголок Вселенной.
29
Лобанов выкликал беглого приятеля недолго, сообразив, что кричать бессмысленно, нужно отправляться в погоню. Он рванул через сугробы и мерзлый подлесок в ту сторону, где скрылся Алексей, но через три десятка шагов застрял в валежнике, заметался и потерял направление. Вспомнив о следах, он вернулся назад, но обнаружил у выворотня лишь цепочку едва приметных вмятинок, быстро заносимых снегопадом.
Сергей не знал, как долго он перепахивал вязкую целину и проламывался сквозь тугие сплетения ветвей, прежде чем понял, что Волина ему не найти. К этому времени он сорвал голос и расстрелял в воздух почти все патроны.
Исходя паром и едва переставляя ноги, Сергей дотащился до поваленного ствола и присел на него, поставив ружье между колен. Голова сама собой склонилась и уперлась подбородком в ладони, сложенные на стволах вертикалки.
— Что же это я натворил? — негромко сказал Лобанов вслух. — А ты, Леха, чего наделал?
Сергей вдруг понял, что все случившееся с ним до злополучной ссоры вымывается из памяти и блекнет с каждой минутой, как сон после пробуждения: банкетный зал, заброшенные лабиринты, Юрий Иванович, фантастические уродцы. Какое теперь все это имеет значение?
Леха, беспомощный дурень, непременно погибнет один, без припасов, без привычки в таежной непогоде. Ради чего? Потому что он хотел домой и не желал соглашаться с тобой, Лобанов? А кто ты, собственно, такой, что претендуешь на правоту? Что, интересно, ты скажешь Лариске, как посмотришь ей в глаза, какие найдешь слова, чтобы объяснить, куда девал ее мужа? Или ты женишься на ней и будешь бла-ародно воспитывать Алешкиных детей, тайком бегая в церковь, чтобы Господь вразумил тебя и отпустил грехи?
Ты опять в круглом проигрыше, Лобанов. Как всегда. Ты уцепился за призрачную надежду, рассчитывая вернуть
Куда же ты хочешь вернуться? В то место, которое выдумал, или туда, где тебя не ждет никто и ничто, кроме чьих-то слез, проклятий и бесцельного, отупелого одиночества. Сможешь ты жить в вечных должниках перед самим собой? Зачем тебе вообще возвращаться после всего?..
Метель заметно выдыхалась. Снежные смерчи еще закручивались с прежним неистовством, но ветер все чаще стихал, будто переводя дух, и тогда гул леса втягивался вверх, под невидимые кроны деревьев.
Посреди короткого затишья Лобанов вдруг услышал, как под чьими-то шагами скрипнул снег и щелкнула сломавшаяся ветка. Он вскочил, словно его ткнули шилом…
30
В спокойном, темно-голубом воздухе кружились розовые снежинки, крупные, искристые, неторопливые. Они то роились, словно пчелы над медоносной лужайкой, то, подхваченные случайным порывом ветра, испуганно упархивали в сторону, но тут же снова успокаивались и возвращались. Иногда где-то неподалеку полыхало пламя.
Тогда воздух становился черно-красным, а рой снежных пчел вспыхивал серебристо-рубиновыми искрами.
В холодном, меняющем цвета воздухе угасал неясный гул, перемежаемый скрипами, вздохами и потрескиванием — словно затихающее эхо землетрясения.
Когда способность воспринимать окружающее частично восстановилась, Волин крепко зажмурился, потом открыл глаза и постарался сфокусировать взгляд. Лежать было холодно и сыро от подтаявшего снега.
Алексей понял, что валяется у подножия какого-то каменистого склона, окруженный со всех сторон дымящимися грудами искореженного дерева и металла. Пахло железной окалиной и едкой пластмассовой гарью.
Неподалеку что-то потрескивало и шипело. В той стороне время от времени вскидывались ленивые языки багрового, дымного пламени.
«Когда это кончится? — с тоской подумал Волин. — Ну, напились мы с Серегой на станции. Кажется, даже побуянили в буфете. Поперлись в тайгу, угодили в метель и чуть не замерзли. Но при чем здесь какие-то пожары? Пили мы еще или нег? Наверно — да, раз поскандалили. Я побежал и упал с горы. Ничего себе, поохотились!.. А куда это, собственно, я упал?» Боли Алексей не чувствовал. Он хотел пошевелиться, но ему помешала слабость.
Слабость была такой, что тело совершенно отказывалось слушаться. В голове не смолкал густой, протяжный звон, временами заглушавший все прочие звуки.
Возможно, стоит немного полежать, отдохнуть, чтобы прошло это гадкое состояние.
Алексей опустил веки, и его тотчас потянула на дно вязкая, липкая топь.
Где-то рядом раздался хруст, будто наступили на битое стекло, затем отчетливо прошаркали человеческие шаги.
Волин вздрогнул и открыл глаза. Спасатели! Он был почему-то уверен, что спасатели с минуты на минуту явятся сюда.