Час отплытия
Шрифт:
Маниньо, двоюродный брат Беатрис, жил у деда, родители его давно умерли. Маниньо часто заходил к кузине поклянчить денег или пообедать. Он бросил лицей и уже привык к праздности и пирушкам с друзьями. Оправдывая свое безделье, он постоянно твердил о какой-то вновь открывающейся вакансии, будто бы обещанной ему то ли в Лоренсу-Маркише, то ли в Луанде. В последний раз появление Маниньо у Беатрис было совсем некстати. Он пришел, по его собственным словам, прямо с вечеринки: его друзьям — Мандуке, Леле и Валдесу — потребовались деньги, не найдется ли у Беатрис хоть немного? Разумеется, кошелек кузины всегда был к его услугам. И в тот вечер — время
Оставаясь одна, Беатрис мучалась угрызениями совести, но она пыталась отогнать неприятные мысли, убеждала себя, что другие жены тоже изменяют мужьям. Наставляет же рога своему благоверному эта кривляка, жена доктора Майи. А Лусия Матос, супруга инженера Акасио, чем лучше? Сколько раз видели, как из ее окна выпрыгивали офицеры и скрывались в темных переулках. Не только коренные жительницы Сан-Висенти позволяли себе любовные похождения — изнывавшие от скуки португалки из метрополии не отставали от них. Может, в этом виноват местный климат? Неизвестно. Весь остров знал о скандальной связи жены доктора Алмейды с его закадычным другом Бритесом Феррейрой, равно как и о романе золовки мэра с лейтенантом Андре Алвесом. И нельзя сказать, чтобы мужья пребывали в счастливом неведении. Отнюдь нет. Они были подробнейшим образом осведомлены об изменах жен и все же предоставляли событиям идти своим чередом. Супружеские измены словно бы считались в порядке вещей. А как вели себя англичанки из «Ойл компани»?! Оставалось только благодарить бога за такую идиллическую простоту нравов. Ведь жизнь в Минделу так угнетает своей монотонностью! Чем же заполнить долгие, серые дни без любви? А главное, Беатрис всерьез увлеклась прапорщиком. Его бледное лицо, зеленые глаза, каштановые волосы, его молодость — все было ей по душе.
23
Прапорщику завязавшийся роман тоже помогал заполнить пустоту серых будней. Однообразие офицерской жизни изредка нарушали лишь учебные тревоги, а во всем остальном один день был похож на другой: бесконечная муштра, рытье траншей. Солдаты вели одни и те же разговоры, все высчитывали, сколько им еще осталось служить, и мечтали скорее вернуться на родину. Затхлая атмосфера провинциального городка нагоняла на прапорщика беспросветную тоску.
А в Европе шла война, изматывающая и опустошительная. Она действительно была тотальной, как еще в 1935 году предрекал Гитлер. Но вопреки кичливым прогнозам Гитлера молниеносной эта война не стала.
До каких пор суждено Вьегасу прозябать на затерянном в океане острове? Да, жизнь сложилась неудачно. Закончить университет не удалось, не хватило упорства. А теперь не хватает мужества начать все с начала. Давно уже Вьегас ощущал необъяснимое, пугающее его самого безразличие к культуре и политике, так увлекавшим его в первые годы учебы в Коимбре[11], где он пользовался на факультете всеобщим уважением и любовью. Планы, мечты, надежды — сколько их было тогда! Жизнь сулила такие заманчивые перспективы.
Облаченный в шелковую пижаму, Вьегас лениво покачивался в кресле-качалке у
На город спустился прохладный вечер. Вьегас зажег керосиновую лампу и лег на кровать. Он лежал и читал, как вдруг раздался стук в окно. Это, конечно, не Пирес, тот всегда врывается без предупреждения. Наверное, нищий. Вьегас распахнул окно.
— Сеньор, дайте монетку.
— Зачем тебе монетка?
— Для мамы.
— Как зовут твою маму?
— Шика Миранда.
— А где же она сама?
— Она дома, сеньор.
— Что же она там делает?
— Мамочка уже несколько дней болеет.
— А где твой отец?
— У меня нет отца.
— А братья или сестры у тебя есть?
— Три брата, — соврала она и подумала: зря она сказала, что у нее нет отца. И лучше было бы сказать, что у нее пять или шесть братьев.
— Сколько же им лет?
— Лулу десять, Жо двенадцать, а Тониньо три года.
У нее вообще не было ни братьев, ни сестер.
— Ну и что же твои братья делают?
— Ходят по чужим домам, просят, чтобы их накормили.
— А ты сегодня что-нибудь ела?
— Лепешку. И еще нья Раймунда дала мне немножко кашупы.
— Что же ты будешь есть завтра?
— Что бог пошлет, сеньор.
— А раньше твоя мама что делала?
— Работала.
— Где?
— Да где придется.
— Как тебя зовут?
— Манинья.
Он дал ей мелкую монетку, но девочка не уходила.
— Отойди, я закрою окно.
Она не двинулась с места.
— Послушай, тебе пора домой.
— Сеньор…
— Ну что тебе еще, говори…
— Я тоже умею.
— Что умеешь?
— Что и все женщины.
Он с изумлением уставился на нее — в сумерках хрупкая фигурка девочки была едва различима.
— Да сколько же тебе лет?
— Четырнадцать.
— И ты когда-нибудь уже занималась этим?
— Да.
— Кто тебя научил предлагать себя мужчинам?
— Мама.
— Твоя мать?!
— Да, мама.
— Как же она могла?!
Девочка не отвечала.
— Как же она могла… — повторил прапорщик.
— Жить-то надо, — подумав, серьезно ответила девочка.
— Сколько же ты берешь?
— Сколько дадите, сеньор.
— А обычно сколько ты просишь?
Он задавал вопросы просто из любопытства.
— Военные сами назначают цену.
— Ты ходишь только к военным?
— Да.
— И все же, сколько они тебе дают?
— Когда как, сеньор. Бывает, что и пять эскудо дадут.
— Ты откуда родом?
— С Сан-Николау.
— Как же ты очутилась на Сан-Висенти?
— Нас с мамой привезли сюда на паруснике, сеньор.
Окно было низко от земли. Так низко, что девочка, положив руки на подоконник, с любопытством разглядывала комнату.