Час отплытия

Феррейра Мануэл

Вот она уходит, чуть-чуть вразвалочку, болтая и жестикулируя, беззаботная, довольная жизнью тетушка Жожа. Она направляется к остановке трамвая, что идет в сторону Аквариума Васко да Гамы. Подходит трамвай, она взбирается на подножку, протискивается в вагон и отправляется в путешествие через весь город. Прощай, Жожа! В скором времени она уедет на Острова Зеленого Мыса. Нья Жожа явится там во всем своем блеске и великолепии. Старые друзья встретят ее с распростертыми объятиями — зеленомысцы народ гостеприимный. Жожа заведет новые знакомства, ведь теперь она не кто-нибудь, она мать доктора Роландо, и это придает ей вес. Теперь ее будут звать «дона Жожа», а не просто «нья Жожа», в кармане у нее чековая книжка, деньги всегда имеют свою ценность, в любой части света, и нья Жожа хорошо это знает. Для старинных подруг и для родственников она привезет из Лиссабона подарки и будет коротать вечера в гостях то у одной, то у другой приятельницы, будет рассказывать им о далекой стране, куда ей посчастливилось попасть. Сейчас нья Жожа хорошо ее знает и будет рассказывать только чистую правду. Каждую минуту в воображении тетушки Жожи рождаются новые фантазии, и ни одно событие у ее друзей на Сан-Висенти — печальное или радостное — не обходится без нее, ведь ее всюду приглашают: на праздники, на вечера, на пикники, двери клуба Гремио гостеприимно распахнуты перед допой Жожей, и она заглядывает сюда иногда сыграть партию-другую в карты. Вот она снует по городу, как челнок — то туда, то сюда, пробегает свой родной Минделу из конца в конец; может быть, ей даже удается выкроить время и заскочить на соседний остров Сан-Николау, а то и на Браву, ведь это совсем близко, рукой подать, сейчас туда уж, конечно, летает самолет, а раньше об этом нечего было и мечтать: ленивый, медлительный парусник был единственным средством сообщения между островами, слава богу, эта пора безвозвратно канула в вечность. Наконец, довольная жизнью и собой, тетушка Жожа возвращается в Лиссабон, и, когда сходит на берег, о, когда она сходит на берег в этом милом, прекрасном Лиссабоне, то-то радости у родных. Жожа возвращается домой на пароходе «Мануэл Алфредо», вообще-то не все ли равно, какой это пароход — «Мануэл Алфредо», «Рита Мария» или «Ана Мафалда», а может, еще какой-нибудь пароход колониальной компании, например, «Кванза» или «Мануэл де Мело». На пристани в Алкантаре тетушку Жожу встречает толпа соотечественников —

люди самого различного происхождения и социального положения, многие даже не знакомы, никогда друг друга и в глаза не видели, одни пришли, чтобы встретить тетушку Жожу, другие — ее товарищей по странствию, да, именно ради них, не стоит тут обольщаться на свой счет. Тетушка Жожа путешествовала со всеми удобствами — в каюте второго класса, а многие из этих несчастных ехали внизу, третьим классом, почти что в трюме, и им приходилось мириться с запахами судовой стряпни, зловонием трюма, краски, машинного масла, ветоши и снастей, приходилось мириться с морской болезнью, с постоянной тошнотой, с отсутствием удобств, с оравой голодранцев. Тетушка Жожа прекрасно знает, какое это счастье — плыть на пароходе, она сама лежала в лежку, когда впервые плыла в Лиссабон, ей тогда жизнь была не мила, и она поклялась, что никогда больше не поедет в таких условиях, а раз поклялась, надо держать слово. К счастью, все это уже позади. Едва тетушка Жожа сошла на берег, ее встретили земляки, она была счастлива, что добралась до Португалии, — ведь она столько рассказов слышала об этой стране. На пристани стоит такой гвалт, что кажется, будто это шумит дождь. Какие же они все шумливые, суматошные, эти зеленомысцы, все они шутники, насмешники, зубоскалы, задиры, болтуны, крикуны, отчаянный народ, кровь так и кипит у них в жилах, на улице они как у себя дома, в лавках — как у себя дома, в кафе — тоже, автобусы они штурмуют с бою, вот что значит негритянская кровь. «Бразильцы ведут себя точно так же», — поспешно убеждает себя тетушка Жожа. Зеленомысцы всюду чувствуют себя привольно — так, по крайней мере, про них говорят. Они орут что есть мочи, суетятся, особенно мелкая сошка. О, землякам тетушки Жожи палец в рот не клади, они шутить не любят, она сама как-то обратила на это внимание: «Знаете, креолы немного взбалмошный народ». И вот на пристани, когда тетушка Жожа сходит с парохода «Мануэл Алфредо», навстречу ей бросаются подружки: «Здравствуй, Жожа! Какая ты стала красивая, как уверенно держишься!» А она думает про себя: «Жаль только, что кожа у меня чуточку потемнела на солнце». И все-таки она счастлива, что после двух месяцев отсутствия снова вдыхает воздух Лиссабона, счастлива, что снова сюда вернулась. Она обнимает приятельниц, то одну, то другую, а они наперебой расспрашивают тетушку Жожу, засыпают ее вопросами: «Как поживает мой племянник Тониньо?», «А как тетушка Кандинья?», «А ньо такой-то?» Крики, возгласы изумления, комментарии, бессвязная болтовня, прерываемая смехом, восклицания: «Ого! Ну и ну! Да что вы говорите? Милая, сколько лет, сколько зим! Ах ты, боже мой! Нет-нет, ни за что не поверю, что так было». Все наверху блаженства — и встречающие, и те, что сошли с парохода, — и за какой-то час-другой на пристани собралось столько народу, что чуть было не остановилось уличное движение. Опоздавшие со всех ног мчатся к причалу — они только что узнали, что прибыл «Мануэл Алфредо», и не хотят упустить возможности присутствовать при встрече, они всегда рады повидать земляков. Для всех зеленомысцев, живущих на чужбине, когда бросает якорь или снимается с якоря «Мануэл Алфредо» или любой другой пароход, делающий остановку в порту Сан-Висенти, — это всегда событие. Тетушка Жожа и сама не раз ходила на пристань в Алкантаре, чтобы посмотреть, как прибывает или отчаливает «Мануэл Алфредо». Об этом обычно сообщают в газетах, тетушке Жоже звонит приятельница: «Ты слыхала, завтра утром на пристани в Алкантаре собираются наши, «Мануэл Алфредо» приходит!» — И она спешит на пристань не потому, что ждет родственников или посылку с Сан-Висенти, не в этом дело — всех в этот час гавань притягивает точно магнитом. Когда прибывает пароход с далекой родины, каждый, кто сойдет на берег, тебе товарищ, а все встречающие — словно монолитный архипелаг, образованный множеством островков, — ведь зеленомысцы обосновались в Лиссабоне всюду: в центральных кварталах и пригородах — Кампо-де-Оурике, Алмиранте Рейс, Эстрела, Сан-Бенто, Лапа. После дружеских объятий и вручения посылок, а у каждого пассажира их не меньше дюжины («Держи, это от тетушки Антонии, держи, это от матушки, держи, это дона Копсейсао, жена ньо Тиши, посылает нье Токе, что живет в Келюзе»), сообщаются новости — в спешке, в суматохе, разумеется, самые важные новости, потом их целыми днями будут пересказывать, этого запаса надолго хватит, ведь с виду ничем не примечательная жизнь островитян может ввести в заблуждение непосвященных — она очень насыщенна. После сердечной встречи с земляками в порту тетушка Жожа направляется домой, а там ее тут же начинают осаждать подруги, они только и ждут подходящего момента, чтобы явиться с визитом, — ведь каждой Жожа привезла какой-нибудь подарок — коробку с мылом, плитку шоколада, жители Островов славятся своей щедростью. Потом тетушке Жоже предстоит нанести ответные визиты в квартал Сан-Бенто, в районы Эстрела, Кампо-де-Оурике, ну, а в Кампо-де-Оурике стоит только попасть, обратно уж не вырвешься — там большая колония зеленомысцев. Тетушка Жожа отправляется на площадь Алмиранте Рейс, затем на Посо-де-Биспо, колесит по Лиссабону из конца в конец — где только нет твоих земляков. Но эти визиты для тетушки Жожи — удовольствие. Наконец-то она отдыхает от суматошной жизни, вечера целиком принадлежат ей, и она наслаждается словно перенесенным в Лиссабон размеренным ритмом жизни зеленомысцев — когда время не гонится за человеком и человек не гоняется за временем, а живет себе припеваючи, в покое и довольстве — так беззаботная змейка греется по утрам на солнышке. В моем доме тетушку Жожу ждет плотный полдник с кускусом или без него, но обязательно с чашечкой кофе пли чая с молоком, а потом еще пирожные, пирожки, сласти, фрукты, иной раз — стаканчик грога или браги, а то и наливки или настойки, а главное — ее ждет задушевная беседа. Сначала немного вялая, она вскоре становится оживленной, даже чуточку шумной, подруги обмениваются новостями о знакомых, о земляках, что скитаются по белу свету, вспоминают обычаи своей далекой родины, слышатся смех и шутки, порой довольно язвительные, хотя вообще-то зеленомысцы народ не злой. Приятельницы с презрением отзываются о «голландцах» и «голландках», то есть о соотечественниках, переселившихся в Голландию — новую землю обетованную. Несчастные люди, эти креолы, с первого дня существования Островов Зеленого Мыса им приходится в поисках куска хлеба бежать с негостеприимного архипелага, покидать родину-мачеху, в надежде обрести свое место в жизни. С давних времен мечтавшие о желанном, но недосягаемом счастье зеленомысцы, которые плавали на китобойных судах, работали на плантациях Сан-Томе и Анголы, сочинили уйму легенд о капитанах, кораблекрушениях и русалках, о странствиях и героях. Но сейчас все почему-то устремились в Европу, многие осели в Голландии, где их используют главным образом на тяжелой работе — они прислуживают в гостиницах или грузят уголь в порту, задыхаются в душных трюмах — тяжкий труд выпадает на долю эмигрантов, этих пасынков человеческого общества. В Роттердаме, где, как говорят, у людей денег куры не клюют, «сорок пять зеленомысцев, нелегально перебравшихся в Голландию, были арестованы голландскими властями и отправлены в Португалию» (Франс Пресс), да, это случилось в Роттердаме, где у людей денег куры не клюют и где уроженцы далеких Островов Зеленого Мыса танцуют морну и коладейру, стряпают кашупу, пытаясь таким способом заглушить горькую тоску по родине. А тем временем земляки на Островах безжалостно издеваются над эмигрантами-«голландцами», над их женами, которые остались на Сан-Висенти или уехали в Португалию, — ведь ни для кого не секрет, встречаются еще такие отчаянные женщины, выросшие в нищем квартале Монте-де-Сосегу. Они покинули родину и отправились в Лиссабон в поисках легкого заработка и теперь скрывают свое прошлое и выдают себя за образованных. В Амадоре, пригороде португальской столицы, полно зеленомысцев. Они держатся высокомерно и не упускают случая похвастаться своими успехами и достижениями, приобретают замашки больших начальников. Но тетушка Жожа не желает знаться с этими выскочками, у нее другой круг знакомств, она идет в гости к одной подружке, потом к другой, в одном доме пообедает, в другом поужинает. «Жожа, оставайся ужинать, право, голубушка, оставайся!» Почему бы и нет? А поздно вечером ее отвезут домой на машине. Тетушка Жожа каждый день получает приглашения на какой-нибудь праздник или вечеринку, и за этими нескончаемыми пирушками и сама не замечает, как бежит время. Так пролетают дни — в покое и довольстве, и часто ей кажется, будто она вовсе и не уезжала с Сан-Висенти, в самом деле, она словно привезла с собой частицу родной земли, да, зеленомысцы привозят с собой частицу родины, куда бы ни забросила их судьба, они всюду сохраняют свои обычаи и образ жизни. «Интересно, — думает тетушка Жожа, — согласится ли Витор уехать со мной на Острова?» Она чувствует, как юноша все больше от нее отдаляется, он теперь днюет и ночует у своих друзей, отмечает вместе с ними праздники, да, Витор стал в последнее время совсем другим, он изменился до неузнаваемости, и началась эта перемена не вчера и не сегодня, она давно ее почувствовала, хотя причина этого ей пока еще не ясна. Ну что ж, у Витора свои друзья, появятся еще и новые знакомые. Пока она будет блаженствовать на Островах, он обретет здесь новых товарищей и, наверное, станет приглашать их в дом, они будут устраивать вечеринки. Будут говорить и на серьезные темы — о родине, о судьбе своего народа, о литературе. Витор, который собирается посещать лекции и коллоквиумы в Доме студентов, безусловно, познакомится там со многими африканцами — и, как знать, может, они будут собираться у него не только для того, чтобы повеселиться, но и для иных занятий, не исключено, что для дел опасных. Опасных? Да, опасных для тебя, Жожа, опасных для людей твоего возраста, потому что усталость и апатия одолели вас. Что же касается восемнадцатилетних, им такие вещи не кажутся опасными. И когда ты вернешься с Островов Зеленого Мыса, ты найдешь Витора действительно совсем другим — он почувствует себя в своей стихии, подгоняемый попутным ветром надежды, он отправится в первое свое кругосветное плавание. Конечно, он все еще мальчишка, озорной мальчишка, который пожирает глазами девчонок и не теряется ни при каких обстоятельствах, но, когда дело касается вещей серьезных, он тоже становится серьезным. И если ты снова захочешь взять его в ежовые рукавицы, тебе это не удастся. Витор паренек рассудительный, однако теперь он уже взрослый, самостоятельный человек, и он деликатно даст это понять матушке Жоже. Острая боль пронзит сердце Жожи: и ничего-то она больше не знает, ничего не может угадать, не может понять, какой перелом произошел в характере Витора. Если бы она только знала, что все это сулит ей в будущем, какими серьезными осложнениями и неприятностями грозит! Да, Жожа, жизнь твоего Нельсона очень усложнилась и запуталась, только тебе он никогда об этом не скажет, — не захочет лишний раз тебя волновать. И вот однажды вечером, когда тетушка Жожа вернется из гостей (она была у своей старой подруги Бии Лоренсо из Эстрелы, той самой, у которой дочка исполняет морны, ее пение даже записали на пластинку, она в составе зеленомысского ансамбля уже выступала в Голландии, Северной Америке, Луанде, Бисау, Лоренсу-Маркише и в других местах, разумеется получив субсидию, как теперь это принято, ведь морны сейчас — это прямо-таки золотая жила для их исполнителей, а если вспомнить времена Фернандо Кейжаса, лет двадцать назад,

когда разрешалось петь только на португальском языке, кого тогда в Лиссабоне интересовали морны? И кому тогда пришло бы в голову посылать уроженцев архипелага Зеленого Мыса за границу? Теперь же многое изменилось, все поют морны, все поют коладейры!), так вот, когда вечером тетушка Жожа вернулась от ньи Бии Лоренсо, Витора не оказалось дома, судя по всему, он ушел несколько часов назад. Но куда? И тут она увидела записку, что он оставил, и глаза ее расширились от ужаса и наполнились слезами. Господи боже, за что? О, каким непонятным стал этот мир! Она стояла в комнате, держа в руке записку Витора, и предрассветная мгла окутывала ее.

Она была одна со своим несчастьем. Город погружен в тишину, огромный город, которому срочно нужна любовь, как сказал поэт Даниэл Филипе, уроженец Островов Зеленого Мыса. Ты о таком слыхала? Он с Боавишты, заброшенного островка, который теперь, говорят, начнет развиваться за счет иностранных капиталовложений — ведь немцы вложили туда немалые деньги, так по крайней мере утверждает сын тетушки Жожи, Роландо. И не только немцы сделали капиталовложения, но и японцы, американцы, бельгийцы, французы, южноафриканцы, родезийцы, шведы и малайзийцы.

Тетушка Жожа молча стояла, сжимая в руке записку, клочок бумаги, на котором было написано всего несколько слов, строчки расплывались у нее перед глазами, и она с трудом разбирала слова, хотя почерк у Витора четкий, почти каллиграфический. В отчаянии она снова и снова перечитывала записку: «Матушка Жожа, не беспокойся обо мне. Когда-нибудь я пришлю тебе весточку. Благодарю за все, что ты для меня сделала. Целую. Нельсон». Только тут она вспомнила, что сегодня, встав с постели, забыла опрыскать комнату святой водой, дабы изгнать злых духов. Она тихо проплакала до самого рассвета. Сердце подсказывало ей, что Витор уехал на Острова, чтобы повидаться с отцом, а ведь ньо Тоя до Розарио, может, давно и на свете нет, может быть, он умер в тюрьме или еще раньше, когда его избивали в отделении полиции. А вдруг Витор убежал в Северную Америку или в Бразилию в поисках лучшей жизни, как этот паренек по имени Шикиньо из романа Балтазара Лопеса^[31]. Нет, что-то не верится, чтобы у Нельсона было тяготение к американцам, ведь он всегда называл их расистами и империалистами, говорил, что они развязали преступную войну в Корее и во Вьетнаме и что когда-нибудь их ждет еще один Нюрнбергский процесс, нет, здесь что-то не то, здесь кроется что-то другое. В последнее время Витор Мануэл говорил дома только по-креольски, выучил назубок названия независимых стран Африки, их столиц, имена глав правительств, изучал их экономику и политику — это все неспроста. Да, непокорность у Витора в крови. Он чертыхался, когда читал в газетах о выходках расистов, приходил в ярость, когда видел по телевидению, как расправляется с демонстрантами североамериканская полиция, у себя в комнате повесил на стену фотографии лидеров движения за права негров. Так что же приключилось с Нельсоном? Она пыталась понять, что произошло, и боялась ошибиться, обмануть самое себя… Нет, конечно, она давно уже замечала за ним кое-какие вещи. У теперешних мальчишек вообще мозги набекрень. Но кто в этом виноват? Кто должен за это ответить? Нет, она не ошибается в своих предположениях, достаточно вспомнить о товарищах, с которыми он встречался, о тех книгах, какие он читал, о взглядах и убеждениях, какие он высказывал в последнее время… Витор часто являлся домой поздно ночью, входил в комнату на цыпочках, чтобы не разбудить ее, и поскорей забирался в постель. Она-то думала, что он развлекался с друзьями, а тут, оказывается, совсем иное. Можно вспомнить и другие случаи, вот, к примеру, он однажды сказал: «Матушка Жожа, наша родина — Острова Зеленого Мыса». Тогда ей это казалось пустяками, не стоящими внимания, и лишь теперь она по-настоящему поняла, что за всем этим кроется. Мало-помалу она пришла к выводу, что Витор уехал на Острова, чтобы принять участие в национально-освободительной борьбе своего народа. «Да, когда этот парень открыл для себя поэму Габриэла Мариано «Капитан голода», он готов был слушать ее день и ночь и все расспрашивал меня, кто был этот Капитан, чем занимался, присутствовала ли я при нападении на продовольственные склады ньо Себастьяна Куньи и довелось ли мне когда-нибудь говорить с ньо Онтоне Омброзе. Нельсон постоянно твердил мне, дай бог памяти, как бы не соврать: «Матушка Жожа, ньо Омброзе был патриотом», а я еще возражала ему. «Ты ведь толком ничего не знаешь об этих событиях, как же ты можешь судить, был он патриотом или нет? О таких вещах не тебе судить! Я, например, знала лишь, что он наш брат, зеленомысец, что он стал во главе толпы изголодавшихся людей, это я сама видела, ну и, конечно, полиция струхнула, когда перед толпой восставших неожиданно появился ньо Омброзе с огромным черным знаменем в руках — знаменем голода — и заявил, что от трудов праведных не наживешь богатства и если кто и сумел его нажить, значит, он обворовывал бедняков, — это его доподлинные слова, я их сама слыхала. Однако Нельсон продолжал упорно расспрашивать меня о подробностях, он хотел знать все, как было, он приносил домой груды книг, сочинял стихи, читал запоем, целыми днями не выходя из комнаты, а то вдруг исчезал куда-то. Он интересовался далеко не одной историей капитана Амброзио, он собирал сведения о мятеже, возникшем на острове Сантьягу в районе Рибейра-Бранка, о мятеже, во главе которого встала Мария да Фонте, повстанцы называли ее своей королевой».

Тетушка Жожа примирилась со своей судьбой. А что ей еще оставалось?

«Матушка Жожа, я говорю тебе честно и открыто, я должен был предоставить ему убежище, не мог же я подвести товарища, выдать друга. Давай поразмыслим на досуге: мы с тобой тоже оказались вовлеченными в борьбу, а раз так, я должен раскрыть тебе тайну, да-да, ты ведь и сама уже обо всем догадалась, Витор не мог поступить иначе».

Проходил день за днем, тетушка Жожа ни о чем не рассказывала ни Роландо, ни своим подругам. Но вот однажды, когда одна из подруг сообщила ей: «Жожа, ты только себе представь, говорят, такой-то уехал на родину, и другой тоже, и третий, и еще один, и еще…» — она окончательно поняла, что произошло с ее воспитанником. Дона Жужу успокаивала ее: «Ну что ты, Жожа, давно пора смириться с тем, что произошло. Посмотри вокруг — мир не стоит на месте, подумай лучше о себе, ведь и тебе, может быть, грозит опасность». На какое-то время тетушка Жожа и вправду вроде бы успокаивается, начинает рассуждать спокойно, и все-таки, сколько она себя ни уговаривает, она не в силах вновь обрести утраченное душевное равновесие. Да, видно, господь бог с самого нашего рождения определяет нам судьбу и, уж если кому не захочет дать счастья, так оно и будет. Долгие дни тетушка Жожа, убитая горем, сидит одна в своей уютной квартирке, лишь дона Жужу навещает ее, как всегда, приветливая, добрая и участливая. Она пытается увести Жожу из дому, заставить ее выйти на улицу, но та во власти одной, всепоглощающей идеи: вот-вот вернется Витор или придет от него весточка. Теперь Жожа жадно слушает все передачи по радио, о которых прежде и понятия не имела, они ее раньше просто не интересовали. В полные тревожной тишины ночные часы она ловит передачи на коротких волнах, ждет, выглядывает в окно… «Боже мой, какая пустота в душе! Где-то сейчас мой Витор?» Его приятель как-то сказал: «У каждого своя судьба, и Нельсон не мог поступить иначе, нья Жожа». В любом из нас каждый день и каждый час что-то понемногу отмирает… Но вот однажды ей удалось поймать на какой-то волне крамольную передачу. Она слушала, приникнув ухом к приемнику, жадно ловя слова, которые доносились до нее, несмотря на помехи. «Что им, сукиным детям, неймется!» Теперь она не отрываясь сидит у транзистора, не замечая, как летит время, слушает вести о событиях, о каких прежде и не подозревала. Дни, недели, месяцы выстраиваются в длинный ряд, а от Нельсона по-прежнему нет вестей, и ее беспокойство растет и словно опутывает ее с головы до ног. Верить в чудо — бессмысленно, но и пасовать перед трудностями она не привыкла. Может быть, Витор в конце концов все-таки даст о себе знать, нельзя предполагать заранее, что может случиться, подсказывает ей сердце.

Тетушка Жожа похудела, осунулась, потухшие глаза полны печали. Когда она просыпается по утрам, все тело ломит, словно накануне ее били палкой. Знакомые удивляются: «Как ты переменилась, Жожа. Где твоя былая жизнерадостность?» Но тетушка Жожа из породы твердых людей, из тех, что, упав, тут же поднимаются на ноги. «Нет, дальше так продолжаться не может, надо начать новую жизнь!» И… словно впереди забрезжил луч света, он разгорается все ярче, ярче, и наконец он охватил ее всю, точно ливень, пролившийся над иссохшей землей.

Тетушка Жожа поглощена новым увлечением, оно необходимо ей как воздух. Она делится своим замыслом с одной, с другой подругой, только пока это секрет. Все стараются ее подбодрить: «Да, подружка, это как раз то, чего здесь, в Лиссабоне, не хватает нам, уроженцам Островов Зеленого Мыса, ведь наша жизнь здесь словно мясо без маниоки».

Итак, тетушка Жожа решила, что спиритические сеансы были бы для нее спасением, и эта мечта настолько завладела ее сердцем, что она отважилась написать письмо в Бразилию, в спиритический центр. Она теперь не расстается с книгой о христианском рационализме и в конце концов решается: была не была. Огонек надежды, затеплившийся в ее душе, служит ей и таким же отчаявшимся, как она сама, путеводной звездой. Жожа вспомнила о своем былом увлечении спиритизмом. Она посоветовалась сначала с близкими подругами — пока еще не время раскрыть свою тайну, лучше сперва сообщить немногим, а там видно будет. Если все пойдет на лад и если господу будет угодно, людей на сеанс соберется достаточно.

Утром в день сеанса тетушка Жожа проснулась счастливая и едва дождалась вечера. С приближением вечера она чувствовала, как ею овладевает волнение. Мужайся, Жожа, ты должна быть уверена, что все пройдет удачно! И вот в десять часов вечера она уселась за стол — в платье из черного крепа, с изящным кружевным воротничком, красиво причесанная, вокруг нее собралось еще человек десять. Тетушка Жожа начинает сеанс, ее голос крепнет, душа ее сейчас полна любви к людям и веры в грядущие перемены, и каждой участнице спиритического сеанса передаются флюиды исходящей от нее силы. Все склонились над столом, в сладостном полузабытьи, взывая к Верховной звезде.

«Великий очаг! Созидательная сила!

Мы знаем, что управляющие Вселенной законы естественны и неизменны и им подчинено все. Мы знаем и то, что дух просветляется и достигает наивысшего развития с помощью изучения, рассуждения и страдания, проистекающего от борьбы с дурными привычками и несовершенствами».

И вот жизнь уже не похожа на тупик, откуда нет выхода, солнце выглянуло из-за туч, море играет под его лучами.

«Великий очаг! Жизнь Вселенной!

Мы обращаем сейчас свои мысли к Верховным силам, дабы свет озарил наши души и нам стали ясны наши заблуждения, дабы мы отрешились от них и зло перестало бы нас тиранить».

О, эти необузданные, неистовые силы! Благодаря им на человека нисходят откровения — одни приносят ему добро, другие могут свести в могилу. Со временем в городе начинают распространяться слухи о спиритических сеансах тетушки Жожи. Сначала о них говорят потихоньку, соблюдая осторожность… потом все смелее. Так к горящей свече, предназначенной осветить путь людям, тянутся в поисках исцеления недужные, тянутся в поисках утешения обиженные и угнетенные, тянутся жаждущие любви и справедливости, наконец, тянутся просто любопытные.

В дни сеансов в гостиной у Жожи собирается столько людей, что не хватает места для всех страждущих, ищущих истину, и тетушка Жожа чувствует себя совершенно счастливой. Лишь тоска по Витору нет-нет да и кольнет ее сердце. Как было бы чудесно, если б неожиданно на улице, на каком-нибудь перекрестке удалось услышать что-нибудь о нем! Если бы хоть какую-то весточку принесла одна из этих радиопередач, которые она все еще продолжает ловить в эфире! Во всяком случае, тетушка Жожа обрела свой путь. Земля вращается, да, все идет как положено! Правда, порой выдаются у нее и тяжелые дни — дни дурных предчувствий, словно кто-то насылает на нее порчу, и она ощущает веяние какой-то враждебной силы. На все, разумеется, воля божья. Однако, когда бог на тебя прогневается… но чем она, Жожа, его прогневила? И мысленно она обращается к прошлому, ей никогда от него не освободиться…