Час Самайна
Шрифт:
— Здесь что, женский монастырь или… — Он не успел закончить фразу, как снова попал под душ из бутылки.
— Уматывай! — раздраженно прикрикнула Зоряна. — Да поскорее!
Больше, чем вода, на Илью подействовал грозный вид Зоряны, и через несколько минут он, все еще зевая, был уже за дверьми, сопровождаемый строгим напутствием вызвать лифт на два этажа ниже.
Отправив кавалера, Зоряна прилегла на кровать, но спать не хотелось. И она потянулась к верному средству от бессонницы — старому дневнику.
Петроград. 7 ноября 1917 года
Во вторник вечером, часу в восьмом, приходит Аня и зовет меня в юнкерское училище. Подходим к воротам и спрашиваем, можно ли пройти в училище. А нас спрашивают, кто нам нужен. Мы называем фамилии всех знакомых нам юнкеров, и все они оказались в отпуске. С нами разговаривали двое юнкеров и красногвардеец. На мое удивление, что он знает всех юнкеров, ответил, что и сам является юнкером. Он расстегнул шинель и показал под ней юнкерские погоны. Аня написала Сальцевичу письмо и не знала, кому из юнкеров его отдать, чтобы передали. А те наперебой хотели его
В половине одиннадцатого мы распрощались. Домой я шла с медиком Колей. Аня назначила ему завтра на вокзале, потому что идти к нему на квартиру не намерена. Для него это кажется очень простым, потому что он вращался в кругу курсисток.
Петроград. 8 ноября 1917 года, среда
Сегодня была у меня на службе Аня. Она написала письмо этому медику. Просила его прийти на вокзал, так как она не может пойти к нему домой. Вернувшись со службы, я отдала письмо соседскому мальчишке Миньке, и он отнес его по адресу. Но Николая не оказалось дома. Я поехала к Тане на Удельную. Танина квартира мне не понравилась. Комнаты маленькие, неуютные. Вообще вся обстановка убогая. Да им самим квартира не нравится. Таня пошла провожать меня и по дороге я рассказала о вчерашнем приключении, просила ее поехать со мной в Петроград. Но она не согласилась.
Петроград. 9 ноября 1917 года, четверг
Со службы позвонила в училище. Николай Ефремов обещался прийти с товарищами на вокзал. Когда ехала со службы, то, не доезжая до Литейного моста, трамвай остановился. Пришлось идти пешком через мост. На мосту встретила Сальцевича с вольноопределяющимися. Вечером пришла Аня, и мы пошли на вокзал, но юнкеров там не было. Но я этого и ожидала. Без интриг не обойдется! Завтра получу пособие, будет веселей.
Петроград. 10 ноября 1917 года, пятница
Аня пришла ко мне на службу, и мы решили позвонить в училище и спросить, были они вчера на вокзале или нет, — якобы мы не были. Позвонили. Аня говорила с Ефремовым. Тот сказал правду, что не был, будто бы у них была очень важная лекция. Одним словом, причина нашлась. Аня сказала, что мы квиты, так как тоже не могли попасть на вокзал.
Аня дала мне письмо для медика. В нем она назначала ему свидание на вокзале. Я пришла со службы и послала письмо с Минькой. Тот приносит обратно ответ, что медик просит Аню прийти к нему домой. Будет ждать в восемь часов. Аня пришла ко мне, и мы вдвоем отправились туда. Позвонили. Николай открыл двери сам. Был довольно интересный в студенческой тужурке. Очень мило нас принял. Просил нас раздеться, но мы не могли этого сделать, так как у Ани была грязная блузка. Все время очень весело болтали, хохотали, потом случилась оказия и нашего веселого настроения как не бывало. Николай вырвал у Ани проездной билету где была ее фотография. Она начала его отнимать, произошла возня, и хозяйка сделала замечание. Конечно, сразу испортилось настроение. Мы ушли. Он обещался через несколько минут нас догнать, потому что хотел объясниться с хозяйкой по поводу инцидента. Мы пришли на вокзал. Сели на скамейку. Подошел Коля Петрову потом Костя. Студента долго не было, и я уже решила, что он не придет. Но он пришел, сердитый и расстроенный. Сказал, что в объяснении с хозяйкой зашел очень далеко и чуть было ее не убил. Что глубоко оскорблен замечанием, потому что для него гость священная особа и т. д. Потом он все время молчал. Мне стало скучно, и я уехала.
Петроград. 17 ноября 1917 года, пятница
Весь день шила, ходила на Финляндский вокзал. Звонила к Ефремову, но мне сказали, что он в отпуске. Вечером пришла Аня, и мы отправились в юнкерское, а маме я сказала, что пошли к Аниной тетке на Сергеевскую. Пришли в училище. Послали юнкера за Ефремовым, а сами прошли в приемную. Там сидел Киргейм с еще одним юнкером и барышней. Он сейчас же подсел к нам. Вскоре пришел Ефремову сказал, что наверху портняжничал. Я послала его за Олениковым. Тот пришел, уселся с нами, потом появился Кожушкевич. Володя опять мало говорил. Я угостила всех папиросами, потому что у меня была с собой коробочка. Когда юнкера пошли пить чай, Володя опять испарился. Ефремов попросил мой телефон. Я дала ему свою визитную карточку и написала на ней номер телефона. Нас познакомили с забавным юнкером шотландцем. Он так быстро говорит, что ничего не поймешь. Олеников
Петроград. 20 января 1918 года, воскресенье
Вот уже больше месяца я саботирую записи в дневник. Много событий произошло за это время, и я никак не могла собраться, чтобы хоть кое-что записать.
На Рождество Анька устроила у себя вечер, потому что ее мечтой было видеть юнкеров у себя. Как она ни звала, никто к ней не приехал, кроме одного летчика. Пошли все в клуб на маскарад. Мы с Таней были в маскарадных костюмах, и было довольно весело. Шатия Булыгиных все время к нам приставала. Потом нам надоели маски, и мы пошли домой, сняли костюмы, надели платья и пришли без масок. Почему-то стало еще интереснее. Мы познакомились с Анатолием Булыгиным. Ивановы со своей компанией все время вертелись перед нами, а в конце вечера вдруг исчезли. Мы решили, что они ушли домой. Через некоторое время вдруг подбегает Аня и зовет нас к себе. Мы пошли, о чем потом пожалели. Было скучно, потому что Аня плохая хозяйка, не умеет сделать весело.
После праздников Таня поступила на службу в кинематограф. Мы с ней задумали назло Ивановым устроить вечер, но только не такой, как был у них, а гораздо лучше и чтобы на нем обязательно были юнкера. Мы все хорошо обдумали и решили устроить его 16 января.
Несколько вклеенных страничек сообщают, что дальше следует приписка и разъяснение.
Здесь на страницах дневника я пытаюсь обмануть себя, стараясь пройти мимо события, которое в дальнейшем повлияло на мою судьбу. В декабре 1917 года я познакомилась с Иваном, командиром пулеметной команды красногвардейцев, стоявшей в Левашово. Он совсем не соответствовал моему идеалу возлюбленного: был круглолиц, коренаст и даже полноват, светловолос, простоват в обращении. По привычке я по-прежнему называю юнкерские училища, хотя на тот момент они уже не существовали, а были созданы военные школы, курсы красных командиров. Часть юнкеров была отчислена, часть бежала, чтобы вступить в формирующиеся отряды белой гвардии. Однако значительная доля их осталась. Так уж получилось, что почти все мои знакомые продолжали здесь учиться, называясь уже не юнкерами, а слушателями, курсантами. Изменился и их облик — исчезли шпоры и погоны. Иван проходил обучение на краткосрочных двухмесячных курсах красных командиров при бывшем Павловском училище. По сравнению с моими знакомыми, теми же братьями Кожушкевичами, он резко проигрывал. Однако я его недооценила, как и себя. Отсутствие качеств, которые, как я считала, должны быть у моего любимого, компенсировалось его неуемной энергией, граничащей с наглостью. В первый же вечер нашего знакомства он признался мне в любви, но не робко, с надеждой на ответное чувство, как мне до этого приходилось слышать, когда я могла манерничать и заставлять мучиться, а просто и почти грубо. В ответ на мой смех он прямо сказал: «Смейся не смейся, а будешь моей!»
Таня была в ужасе от его манер и просила, чтобы его не приглашали на наши встречи. Но он о них узнавал и приходил. Он старался не показывать свой настоящий нрав, учась вежливости и корректности. Словно волк примерял овечью шкуру. Интуитивно я это чувствовала, но разум был глух.
Я старалась его не замечать, но он упрямо добивался моей благосклонности. И когда ночью он мне приснился, я испугалась. Испугалась себя и его наглости. Наверное, поэтому о нем в моем дневнике в тот период нет ни строчки. Я старалась, как могла, мучила его, заявляя, что между нами пропасть, которую не перейти. Однажды так получилось, что мы вдвоем провожали Нину и, возвращаясь, шли мимо Летнего сада. Помню, как он был тогда нежен со мной. А когда мы шли через мостик Фонтанки, он взял меня за талию, приподнял, уверяя, что бросит в воду, но потом бережно отпустил и сказал, что ему меня жалко. Я вполне понимала его: ему хотелось избавиться от меня как от своей мучительницы и жаль было меня, потому что любил он свою мучительницу. У него не было и мысли утопить меня. Все это была только шутка, но шутка очень правдивая.
На меня это произвело громадное впечатление, от нахлынувшего незнакомого чувства закружилась голова. Мило воркуя, мы шли все дальше до набережной. Там на скамейке, несмотря на сырость и холод, сидела влюбленная парочка. Ваня предложил и мне посидеть немного. Мы сели и принялись мечтать. Он обжигал меня поцелуями и спрашивал, почему я не согласна стать его женой. Было уже часа три ночи, а в шесть Ване нужно было идти на пост. Было тихо-тихо, лишь изредка проезжал автомобиль. Мне хотелось спать и не хотелось уходить. Было так хорошо! Ваня просил позволения пойти ко мне и подождать у меня, пока ему надо будет идти на службу. Но я отказывала ему так как знала, зачем он хочет пойти ко мне.