Час совы
Шрифт:
Людмила не верила своему счастью. Вероника жила на улице Марата, в двух шагах от Невского, в старинной двухкомнатной квартире с пятиметровыми потолками. Переезд много времени не занял. Людмиле даже показалось, что братья с женами и не заметили ее отъезда. Во всяком случае, никто не вышел поплакать на ее груди с просьбами не покидать родное гнездо.
Людмила в своей новой жизни словно переместилась в девятнадцатый век. По вечерам они вместе с Вероникой читали вслух книги, телевизор бывшая балерина не покупала принципиально. По выходным выбирались на выставки или уезжали в парки кормить белок.
И сколько бы продолжалась такая богемная Люськина жизнь – неизвестно, но братья с невестками окончательно разругавшись, решили менять родительскую квартиру. Подбирались многочисленные варианты, шли жесткие споры, и тут на семейную сцену вышел, хранящий долгое молчание папа. Он напомнил любимым сыновьям, что у них имеется родная сестра, которая живет у чужого человека.
– Если Людмила не получит при размене своего угла, добро на ваш разъезд не дам.
Люське казалось, что братья готовы были отвезти ее в темный лес и бросить там, на съедение волкам, такие вокруг нее летали искры. Обмен осложнялся, варианты уходили один за другим, оголенные нервы родственников не выдерживали накала страстей. Людмила была готова уйти жить под мост, только бы ее не вовлекали в семейные разборки. Но, как известно, все мечты сбываются, и наконец, нашелся вариант, устроивший переругавшееся семейство. Разъезжались в разные районы, грустила одна мама: «Как трудно мне будет вас навещать»!
Людмила взяла из родительского дома тахту и свой старый чемодан с сокровищами. На нем и праздновала новоселье вместе со своими друзьями – Лизаветой и Николаем.
Когда до царства Морфея Людмиле оставалось несколько шагов, тишину квартиры пронзил резкий дверной звонок.
– Людмила! – мгновенно отреагировал Ефим.
– Это не я, – робко возразила Люся.
– А кто?
– Дверь…
Дверь радостно подтвердила долгими звонками свое присутствие.
– Кто это может быть в час ночи? – задумался муж.
– Может, не к нам, ошиблись. Или в подъезде что – то случилось…, – включилась в рассуждение Людмила.
Так не хотелось вылезать из уютной постели в холодную ночь с ее проблемами.
– Позвонят и уйдут. Можем же мы уехать куда – нибудь на выходные? – Ефим перевернулся на спину, закинул за голову руки и продолжил беседу.
Но звонки становились все настойчивей и длиннее.
– До чего все – таки у нас невоспитанное общество. Вот на Западе никому не придет в голову будить соседей в час ночи. Существует определенная этика и личное пространство. А у нас… – тяжело вздохнул Фима и начал перелезать через Люську.
На минутку он задержался на ней и нежно поцеловал в пухлые приоткрытые губы, потом его поцелуи спустились к шее, но звонок приглашал с нарастающей настойчивостью открыть дверь и впустить входящего.
– Черт, – ругнулся Ефим, – никакой личной жизни.
– Заметь, еще две минуты назад она у нас была, без всяких ограничений.
– Ладно, я сейчас быстренько разберусь с этими хулиганами и к тебе. Жди!
Люська скрылась под одеялом, смущенно улыбаясь, в предвкушении дальнейших ласк.
Но шум у двери заставил ее прислушаться. Уж больно знакомый голос был у ночных хулиганов.
– Доця, ну, здравствуй. А вы спите уже?
Люська икнула. В комнату, перегородив все оставшееся от разобранного дивана и скромной мебели пространство, втиснулась любимая свекровь – Людмила Даниловна.
Так уж получилось, что Люся со своей свекровью были абсолютными тезками, обе – Людмилы Даниловны Ефимовы. Факт этот забавлял и веселил всех знакомых и родственников, иногда, внося в жизнь женщин легкую путаницу.
– А я звоню, звоню… Думаю: уехать вы никуда не можете, зимой в отпуска не ходят, из гостей приличные люди уже вернуться должны, остается только одно – крепко спят. Вот я и будила.
– Мама, а почему же ты не позвонила, я бы встретил, – топтался в дверном проеме Ефим.
На фоне своей необъятной матушки он, с голым торсом и в поношенных спортивных брюках, выглядел, как воробушек с ощипанной шеей. Сходство добавлял непокорный, вечный вихор на затылке.
В их семье прослеживалась такая странность. Вся женская половина была дородная, если не сказать, огромная. А мужчины, хоть их и кормили усиленно, являли собой худосочных, субтильных представителей мужского рода, состоящих из костей и сухожилий. Мясо на этих костях как – то не приживалось.
– Доця, а ты никак похудела, я смотрю? – всплеснула руками свекровь.
Как она могла это определить по одной лишь торчащей голове, со взлохмаченными волосами, Людмила не поняла, но настроение у нее улучшилось.
– Людмила Даниловна, давайте чаем вас угощу, – вылезла из кровати Людмила. В тайне надеясь, что чай пить глубокой ночью гостья не станет.
– Да, можно и чай и что покрепче, – радостно согласилась гостья. – У мамы все с собой. Сейчас такой пир закатим.
Ефим подавил тяжелый вздох.
На крошечном кухонном столике быстро создавался продуктовый натюрморт: из банок больших и поменьше, из яблок и темной колбасы с сильным запахом чеснока, из золотистых головок лука и мятыми пирожками.
– Все, ж свое, домашнее. Мне отец говорит: «Ты бы съездила в Питер, проверила, как они там живут на своих сосисках да пельменях готовых… Жалко ж сынка, не на таком вырос…»
«Явно камень в мой огород, – кивнула про себя Люська. – В свой прошлый приезд свекор с удовольствием уплетал сосиски и нахваливал отлаженный городской быт. Я, как дура покупала ему разные сорта, чтобы порадовать. Предатель, какой!»
– А я и думаю: что ж не съездить? На пенсии времени много, а зимой и вовсе никаких дел. Только за скотиной присматривай, да из курятника яйца выноси. Вот они, какие крупные у нас, – Людмила Даниловна гордо подняла к потолку два гигантских яйца и постучала ими друг о дружку.
– Осторожно, а то разобьются, – испугалась Люся.
– А чего им биться? Вареные. Я в дорогу всегда варю, а то гоголь – моголь привезу еще. Вот все три десятка и проварила.
– А зачем же нам столько вареных яиц? – ужаснулась Людмила.