Час ворона
Шрифт:
Продолжая удерживать мою вывернутую руку за спиной, Тигр толкнул ногою дверь, она открылась. «Вот ведь незадача! – горько усмехнулся я про себя. – Ведь мог же, блин, пока китаец делал Толика, да и потом, позже, попробовать убежать через эту дверь. Кто ж знал, что она осталась незапертой? И на лестнице никого. Куда же он меня тащит? Опять в гараж? За каким, интересно, чертом?
Нет. Меня вели не в гараж. На очередном лестничном пролете вместо того, чтобы идти вниз, мы свернули в боковой коридорчик. Тигр слегка усилил фиксацию заломанной руки, и я не сдержался, вскрикнул от боли. Кроме как о натянувшихся до последнего предела сухожилиях, я больше ни о чем не смог думать...
Боль
Скрипнули, открываясь, двустворчатые двери, украшенные инкрустацией из ценных пород дерева. Подошвы кроссовок утонули в мягком ворсе ковра. Тигр ослабил хват, это послужило для меня сигналом выпрямиться. Во весь рост выпрямиться не получилось. Под коленки ударило что-то мягкое, и я плюхнулся в удобное кресло с витыми деревянными подлокотниками. Рядышком оказался толмач Антон. Антошка быстренько защелкнул на моем правом запястье браслет наручника. Второе кольцо наручников обхватило полированный подлокотник кресла. Китаец отпустил правую руку, и я, наконец, смог как следует распрямить спину и осмотреться.
Кресло, куда меня усадили, строго говоря, было полукреслом и очень походило на знаменитый стул из кинофильма Гайдая «Двенадцать стульев». Точно такой же стул, как в кино, разве что с подлокотниками. К одному из подлокотников прикована правая рука, в остальном я вполне свободен.
Под стать «стулу из дворца» и остальная обстановка. Хрустальная люстра на потолке. Картины с жирными нимфами в золоченых рамах на затянутых шелком стенах. Бархатные тяжелые гардины. Смешной диванчик с кучкой подушек в уголке. Столик-бюро у стены, а прямо перед моим носом банкетный столик. В общем, комнатка, порядка двенадцати квадратных метров, обставлена в стиле ампир. Или рококо. А может быть, и барокко. Я слабо разбираюсь в дворцовых стилях позапрошлого века.
О бурной современной действительности в этом заповеднике дворцового комфорта напоминали баночки с прохладительными напитками на банкетном столике передо мной и компьютер на столе-бюро. Перед компьютером на пуфике восседала Любовь Игнатьевна, супруга человека со шрамом.
Одета Любовь Игнатьевна так же, как и вчера. Болотного цвета блузка, лазоревые шорты, летние изящные туфли. Черные волосы красиво обрамляют загорелое лицо с умными зелеными глазами. Любовь Игнатьевна не желает смотреть в мою сторону. Взгляд ее устремлен на дисплей компьютера. Изящная, узкая рука лежит на компьютерной «мышке». Любовь Игнатьевна елозит «мышкой» по «коврику для мыши», курсор бегает по экрану монитора. Любовь Игнатьевна играет в какую-то незнакомую компьютерную игру.
– Антон, выйди, – велела Любовь Игнатьевна, продолжая смотреть на мерцающий экран.
Прежде чем выйти, Антон нагнулся и прошептал мне в ухо:
– Оглянись, Лунев. Я оглянулся. Двустворчатая дверь за спиной имела два прозрачных оконца.
– Буду следить за тобой, стоя за дверью, – предупредил Антон. – Китаец
Не дожидаясь ответа, Антон и его ручной тигр вышли из комнаты. Мы остались вдвоем. Я и Любовь Игнатьевна. Сидим, каждый на своем месте, молчим. Она играет «в компьютер». Я привожу в порядок мысли и эмоции.
Итак, я последний, оставшийся в живых из пятерки москвичей, некогда посетивших далекий северный город в качестве специалистов по звериным стилям гунфу. Я здорово изменился за минувшие сутки. Да что там сутки! За последние часы, минуты, секунды... Помню, как-то Ван попросил всех своих учеников сформулировать одной фразой, чему каждый из нас больше всего хочет научиться. Я неделю думал, потом выдал: «Ван, научи меня НИЧЕГО не бояться». Наставник усмехнулся и ответил: «Чтобы НИЧЕГО не бояться, нужно пережить ВСЕ страхи». Опыт – единственный учитель выживания. Недаром герои боевиков, как правило, – бывшие «афганцы» у нас и ветераны вьетнамской агрессии у них. Только пройдя через все испытания, пережив отчаяние, злобу, беспомощность, неудачу и смерть, начинаешь уважать и одновременно презирать старуху с косой. Опыта за минувшие сутки я накопил достаточно, чтобы научиться жить одним текущим мгновением.
Я сижу в удобном, мягком полукресле, недалече забавляется с компьютером симпатичная женщина. Может быть, пока не поздно, попытаться ее достать? Сломать подлокотник, освободить прикованную к креслу руку, перепрыгнуть банкетный столик и перекусить даме шею. Или глаза выдавить, как получится... Основную сволочь достать не вышло, так хоть жену его подранить, пока Антошка не выстрелил в затылок... Нет, черт побери! Ни фига не получится? Антон пальнет, едва я дернусь. Да и про Тигра нельзя забывать... А ежели не получается предпринять по-настоящему радикальные действия, так нечего по этому поводу и психовать. Вообще ни к чему психовать. Истерить, плеваться, обзывать супругу палача грязными словами. Это бесполезно, и, быть может, как раз сумасшедшее поведение доставит палачу особый кайф. Почем я знаю, вдруг муженек Любовь Игнатьевны наблюдает сейчас из соседней комнаты через дырочку в стене и настроился покайфовать, наслаждаясь зрелищем моей истерики ? Фигушки! Никакого кайфа с моей помощью он больше не словит, хватит!
Пауза затягивалась, и я первым нарушил молчание:
– Вы разрешите угоститься кокой, Любовь Игнатьевна?
– Угощайтесь, Станислав Сергеич. – Она мимолетно взглянула в мою сторону и снова перевела взгляд на экран компьютера.
– Спасибо. – Левой, свободной рукой я взял с банкетного столика баночку кока-колы, зубами сорвал «чеку» и с удовольствием смочил горло шипучей жидкостью.
– Вам спасибо, Станислав Сергеич.
– Это за что же? – Я нашел в себе силы улыбнуться. Попытался перехватить ее взгляд, но Любовь Игнатьевна по-прежнему глядела на разноцветную картинку компьютерной игры.
– Вы знаете, за что.
– Честное слово, не знаю. – Я удержал улыбку на лице, хотя это было и не легко. Я помнил, как отстраненно улыбнулась Любовь Игнатьевна во время вчерашней вступительной экзекуции, когда погиб Сергей Контимиров, и горячей симпатии к хозяйке будуара не испытывал.
– За то, что не стали меня оскорблять, кричать и угрожать.
Ох, блин! Умна Любовь Игнатьевна. Очень сообразительная бабенка. Чрезмерно.
– А какой смысл орать, горло драть? Все, что я могу высказать, вы и сами прекрасно представляете, и это вам вряд ли интересно. Думаю, вы меня позвали не ради того, чтобы выслушать, какие виртуозные оскорбления способны родиться в седой голове подопытного кролика, обреченного вскоре превратиться в гниющий кусок мяса.