Чаша бурь
Шрифт:
— На самом деле все не так уж и странно, — сказал я. — И ты это знаешь. Там, в роще, человек сорвался в пропасть. И если бы этот человек был не я, его ждал бы иной исход…
— Нет! — воскликнула негромко Женя.
В ее светлых глазах я уловил испуг, который, казалось, мешал ей говорить. Замешательство длилось минуту, но этого было бы достаточно, чтобы она нашла ответ, если подозрения не обманывали меня. Она не нашла ответа.
— Ладно. Теперь о той троице на танцах… — сказал я.
— Я их не знаю.
— Значит, кроме вас, здесь, на Земле, есть другие?
Женя внимательно посмотрела мне в глаза, и я, как ни странно, уловил в ее взгляде
— Мы догадывались о других, но я знаю о них не больше твоего. Наша женщина из камеры хранения пыталась защитить тебя от этих других. Она уверяет, что угроза была вполне реальной… хотя и она ни в чем не уверена.
— Женщина из той самой камеры хранения… которую ты закрыла во избежание огласки…
Это было невероятно. Мы дошли в этом прощальном разговоре до той точки, когда оказалось, что мои догадки не менее достоверны, чем знания инопланетянки.
— Понимаю, вы у нас недавно, — сказал я. — Не освоились здесь и многого не замечаете. Первый этап: собирательство на чужой планете…
— Это наша планета, — негромко произнесла Женя. — Ваша и наша.
— Ну, положим, это преувеличение.
— Так говорят наши легенды. Возьми это на память. — Она бросила к моим коленям какую-то безделушку и добавила: — Это микрокопия. Легенды пришли к нам от дедов, а тем от прадедов много-много поколений назад. Мы не утратили секрет древнего письма. И у тебя тоже есть права на наше прошлое.
— Ну да, мой отец… сестра…
— Мне пора!
— Назови свое настоящее имя, — попросил я.
— Велия. Велия, дочь Павы.
— Имя моего отца…
— Волний, сын Спурины.
…Я смотрел ей вслед, пока глазам не стало больно от ослепительного солнца.
Часть вторая. СТАРЫЕ ГОРОДА
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Над рабочим столом Николая Николаевича Чирова подвешены на кронштейнах восемь светильников и ламп разного цвета, в том числе ультрафиолетового. А на полках разместилась коллекция барельефов, статуэток, скульптур, тессер, глиняных табличек, керамических и стеатитовых печатей, собранных со всего света. Это копии. По фотографиям, главным образом собственным, мой бывший научный руководитель воссоздает маленькие и большие реликвии. Я видел его за гончарным кругом, когда в свободное время он колдовал у почти готовой амфоры; у верстака, где он вытачивал из кости или камня подвески, печати, бусины, мелкие украшения, процарапывая потом резцом буква за буквой карийские, греческие, санскритские надписи.
— Строго говоря, это подделки, — бросил он однажды мимоходом, показывая мне несколько новых вещиц, пополнивших фонд. — Но подделки эти лучше оригиналов, нагляднее, а главное, доступнее. В некотором роде они типичнее.
Мне не надо было разъяснять это. Он не только археолог, но и специалист по мертвым языкам. Выражение это, конечно, неудачное. Что такое мертвый язык? Это язык, который, перестав изменяться, обрел бессмертие.
— Присматривайтесь к начертанию букв, — говорил он, включая один из светильников. — По нему можно угадать даже характер мастера. Сомневаетесь? Вглядитесь в это бронзовое зеркало. Здесь изображены три бога и трое смертных. Надпись на языке пеласгов, но кое-какие усовершенствования в начертании отдельных значков не ускользнут от внимательного глаза. Видите? Вот здесь и здесь… А это значит, что зеркало делал раб и внес в него детали, свойственные художникам и мастерам его далекой родины. Один из богов необыкновенно живописен,
И вот теперь на рабочем столе Николая Николаевича — семь керамических пластинок, подарок Жени, точнее, Велии. Рядом — пластиковый футляр, в котором они покоились.
Не будь Чиров моим научным руководителем и старшим товарищем, которому я многим обязан, я описал бы не без прикрас, как полезли его брови вверх, как он крякал и хмыкал, будучи не в состоянии сохранить спокойствие, как подозрительно косился на меня, прикидывая, наверное, какая муха меня укусила и как ему повести себя. Да, было отчего прийти в замешательство, ведь еще там, на черноморском берегу, я узнал на табличках этрусские буквы. А этруски перестали существовать еще до начала новой эры, оставив памятники культуры и нерасшифрованные короткие тексты своим наследникам — римлянам.
— Где вы достали это? — спрашивает Чиров.
— Нашел, — говорю я и про себя бормочу что-то о спасительной лжи.
— Что вы там бормочете? — спрашивает он.
— Так… я не понял ни строчки, хотя умею читать отдельные слова.
— Вы догадались, наверное, — он повернулся ко мне, — что это самый большой по объему этрусский текст, на который никто не мог и рассчитывать до вашей находки?
— Да, потому и пришел к вам.
— И это подделка, — добавил он. — Я говорю не о футляре, а о самих табличках.
— Конечно, — сказал я, невольно обводя взглядом его коллекцию. — Это подделка. А может быть, копия.
— Знаете что? — Он аккуратно собрал таблички в футляр и внимательно заглянул мне в глаза. — Я не буду заниматься всем этим, пока вы не расскажете мне, как они попали к вам в руки.
— Хорошо, — пробормотал я. — Запаситесь терпением.
И я вкратце поведал ему историю моего знакомства с Женей-Велией, умолчав, разумеется, о том, что она инопланетянка, поскольку говорить об этом с профессором Чировым не имело смысла. К тому же открывать ему тайну — мою и Женину — я не имел права. Кажется, я все же упомянул ее настоящее имя.
— Но Велия — этрусское имя! — воскликнул Чиров. — Как вы это объясните?
— Никак. Я догадывался об этом. Объяснить же этого не могу.
— Ладно. Займемся табличками…
Чирова сразило ее имя. По улыбке его можно было догадаться, что он думает обо мне как специалисте. Сам же факт розыгрыша, на который я поддался, его заинтересовал.
Чиров глубоко задумался. Медленно водя указательным пальцем по переносице, он что-то бормотал или даже напевал. Мне казалось, что он впал в оцепенение: так вдруг застыло его лицо. Его густые, светлые, седеющие волосы упали на лоб, закрыли карие глаза, он отвел их пятерней и держал ее на затылке, чтобы они не мешали ему изучать таблички. Другой рукой он легонько водил по столу, словно что-то искал, задел свою прокуренную трубку с двойным серебряным пояском и уронил ее на пол. Я поднял ее. Последовала неожиданность, к которой я должен был быть готов. Он заявил:
— Оставьте это мне. Если завтра утром я решу, что вы меня мистифицировали, то верну их вам вместе с моим расположением. Если нет задержу на неопределенный срок. Идет?
— По рукам, — сказал я почти весело. — Поклон вашей дочери.
— Нет, — возразил Чиров. — Сегодня у меня день рождения. Останьтесь.
— Да? — воскликнул я. — Вы держали от меня втайне этот день!
— Так и должно было быть. Об этом знали несколько человек, и вы их увидите. Что касается подарков, то я ненавижу этот обычай. Ведь они обязывают, не так ли?