Чаша гнева
Шрифт:
– Ваша правда, – голос графа, прозвучавший неожиданно громко, заставил Робера вздрогнуть. Даже де Лапалисс немного смутился, – среди моих вассалов много достойных мужей!
Раймон Сен-Жилль смотрел на рыцарей Ордена черными глазами, в которых плескалась насмешка.
– Как вам мой стол?
– Великолепно, во имя Господа, – не покривив душой, отозвался брат Анри.
– Я рад, – владыка Тулузы склонил голову, – а теперь мне хотелось бы послушать ваш рассказ, эн Анри, о том, что творится в Святой Земле. Чего нового слышно в королевстве Иерусалимском и сопредельных землях.
Пока де Лапалисс рассказывал, наступила новая перемена блюд. На стол подали десерт: сыры, фрукты и сладости. Горками лежали обычные для Лангедока яблоки, груши и сливы, гораздо меньше было привезенных
Но отяжелевшие уже гости пробовали десерт лениво, лица были красные, распаренные. В зале, в котором в самом начале пира еще чувствовался холод, стало душно.
Граф слушал рассказ со вниманием, изредка задавал вопросы. Видно было, что ему интересно, и Робер гадал, что кроется за этим интересом – праздное любопытство или нечто большее?
– Благодарю вас, – проговорил Сен-Жилль, когда рассказа был окончен. – Я узнал много интересного!
Он встал и хлопнул в ладоши. Гул разговоров стал чуть потише.
– Дамы и мессены, – сказал граф, – настало время для увеселений. И поскольку сегодня не просто пир, а посвящение в рыцари достойного юноши, то даже развлечение мы сделаем уроком куртуазности. Йокуляторы [179] сегодня отдыхают. Дадим место певцам любви, трубадурам!
– Дадим, дадим! – зашумели гости.
179
"йокулятор" – лат. "шутник" – название шута
– Кто же споет нам сегодня? – спросила высокая белокурая дама, сидящая рядом с сенешалем графства Раймоном де Рекальдом.
– О мадам, я был бы рад вернуть из монастыря Бертрана де Борна, – с улыбкой проговорил граф, – или вызволить с того света Бернарта Вентадорнского, но это увы, невозможно.
Гости дружно рассмеялись.
– Но и наше время славно многими певцами, – повелитель Лангедока сделал широкий жест, – Раймон де Мираваль!
Глава 13
Ибо те, кто ведет войну и с оружием в руках служит Богу, не противны ему.
30 октября 1207 г.
Лангедок, Тулуза
Гости разразились приветственными криками, когда в центр зала, на свободное пространство выбрался высокий и стройный мужчина лет пятидесяти с лютней в руках.
Лицо его освещала добродушная улыбка, а одежда, роскошная, как и у самого графа, красноречиво говорила о том, что трубадур при тулузском дворе в большой чести [180] .
180
трубадуром было принято дарить ткани на одежду
– Начинайте, прошу вас, мессен, – проговорил Сен-Жилль. – Мы ждем от вас кансону!
Раймон де Мираваль вместо ответа ударил по струнам, и лютня запела. К ней вскоре присоединился густой и мягкий голос.
Любо петь, когда весна В свой наряд разобралась. Не смолкает птичий глас И синеет вышина, В мире всюду благодать. Так и тот, кто счастья чает И Амора привечает Должен сладостно вздыхать, Должен о любви мечтать [181] .181
здесь и далее перевод С. В. Петрова
Если Гаусельм, веселый монах из Монтаудона, позволял в своих
Робер никогда не считал себя поклонником труверского искусства, но песня странным образом коснулась его сердца, пробудила в нем необъяснимую глухую тоску, тягу к чем-то прекрасному, но недостижимому.
Госпожа! Вам век блистать. Мираваль вас воспевает, Песни в вашу честь слагает. Чая в скорости опять Радости любви стяжать.Лютня в последний раз звякнула и умолкла. В течение нескольких мгновений никто не решался нарушить тишину. Лица, которые еще недавно не выражали ничего, кроме тупой сытости, странным образом смягчились, даже барон де ла Терм выглядел не таким свирепым, как ранее.
– Воистину, искусство ваше от Бога, эн Раймон, – сказал граф.
– Не буду спорить с вами, – улыбнулся в ответ де Мираваль. – Но пусть не будет сегодняшний вечер таким, чтобы звучал только один голос. Я вижу среди гостей достойного жонглера [182] , прозвищем Пистолета [183] . Голос его знают многие сеньоры Прованса…
– Что же, пусть споет и он, – Раймон Сен-Жилль благосклонно кивнул.
Де Мираваль изящно раскланялся и отошел, его место занял невысокий и довольно толстый молодой человек.
182
жонглером назывался певец, поющий чужие песни, в то же время трубадур мог лишь сочинять, но сам не петь
183
"письмецо", прозвище с намеком на любовное послание
– Пусть говорят, что я пою чужие песни, – сказал он, улыбаясь, – но на одну кансону меня хватило!
Собравшиеся засмеялись.
Пистолета, не смущаясь, ударил по струнам и запел:
Мне тысячу бы марок серебром, И золота бы красного в казну, И закрома с пшеницей и овсом, Быков коров, баранов, и одну Пусть сотню ливров каждый день на траты, Мне б столь широкостенные палаты, Чтоб выдержать могли любой напор, И порт речной, и весь морской простор. Мне бы таким же обладать умом И постигать такую глубину, Как Соломон, в делах не быть глупцом, И чтоб никто не ставил мне в вину Измены иль коварные захваты Земель, иль скупость, иль отказ от платы Долгов, и чтоб на мой стремился двор Попасть и бедный рыцарь, и жонглер [184] .184
перевод А. Г. Наймана