Чаша и Крест
Шрифт:
— Пойдем к герцогу Джориану, — он говорил таким тоном, словно пересказывал какую-то старинную легенду. — Я скажу ему: "Сир, наше положение в Круахане таково, что я уже не смогу быть вам полезным. Но может быть, вы найдете для меня правильное применение в другом месте? Например, в Эбре или Вандере"
— А что буду делать я?
— А ты будешь жить в доме Хэрда и ждать моего возвращения из путешествий. Будешь читать его умные книги и учиться понемногу колдовать.
— Я хочу ездить с тобой, —
— А кто тогда будет оставаться с нашими детьми?
— Детьми?
— У нас их будет трое. Как минимум.
Женевьева даже закрыла глаза, пытаясь себе это представить.
— Такие же красивые, как ты?
— Такие же рыжие, как ты, — она почувствовала кожей его усмешку.
— А если Джориан не захочет нам помочь?
— Ты его видела в Валлене?
Она помотала головой.
— Я и Валлены почти не видела. Сначала лежала в лихорадке. А потом Скильвинг… то есть Хэрд меня не выпускал из дома. Все боялся, что я сбегу в Круахан.
— Джориан — самый разумный правитель из всех, кого я знаю. Так что не думаю, что он нам откажет. К тому же мне кажется, что я принес ему некоторую пользу в свое время.
— Ты мне об этом тоже расскажешь?
Ланграль неожиданно приподнялся на локте.
Во дворе старого трактира, где в самые удачные дни не бывало больше трех посетителей, отчетливо заржала лошадь. Ему показалось, что он уловил, как звякает железо.
Бенджамен подошел к окну, уже особенно не сомневаясь, что он там увидит. Во дворе спешивался гвардейский отряд. Он быстро пересчитал их — не менее двадцати.
— Что там? — Женевьева села в кровати. Именно такой Ланграль ее и запомнил — с растрепанными волосами, которые в бледном утреннем свете были единственным ярким пятном, даже бросая красноватый отблеск на стену. В глазах, устремленных на него, бился страх, но не за себя.
Он бросил ей подобранные с пола штаны, сам быстро одеваясь.
— Скорее! Их там слишком много.
Он не стал даже дожидаться, пока она полностью застегнет камзол и рубашку, сунул ей в руки одну из шпаг, прислоненных в углу к стене и подтолкнул к окну.
— Иди по крыше, только пригнись. Там слева внизу — большой стог стена, и стена уже не такая высокая. Прыгай туда и беги.
— А ты?
— Я их отвлеку, — сказал он просто.
— Я без тебя не пойду!
— Пойдешь, — он насильно выпихнул ее на крышу, заставив лечь на черепицу. — Быстрее!
Женевьева поползла, обдирая об углы и без того пострадавший камзол. Рубашку на животе она сразу порвала, и та свисала белым лоскутом. Она добралась до конца крыши, увидела там обещанный стог, но не стала прыгать. Вместо этого она посмотрела в другую сторону, во двор, откуда доносился звон шпаг
Ланграль бился сразу с тремя, прижавшись спиной к телеге. Остальные стояли в круг неподалеку, видимо, ожидая, пока он устанет. Несколько гвардейцев тщательно обыскивали двор.
— Смотрите, вот она, на крыше! — внезапно крикнул один из них, подняв голову.
Ланграль рванулся вперед, и его противник, воспользовавшись этим, ударил его сзади. Белая ткань впопыхах надетой рубашки сразу окрасилась ярко-красным, он упал, и на земле образовался клубок из тел — гвардейцы пинали его ботфортами, он из последних сил схватил кого-то за сапог и дернул, сбивая с ног.
Женевьева закричала так отчаянно, что у стоящих близко едва не заложило уши. Она поднялась, балансируя на черепице, и прыгнула вниз во двор, мало что соображая. Плотно сбитая конскими копытами земля с редкими травинками ударила ее по ногам, и она покатилась кубарем, не удержав равновесия. Сверху сразу навалились, выкручивая руки за спину и наматывая на них веревку.
Она не чувствовала боли ни в заломленной руке, ни в ногах, на которые грубо наступили чьи-то сапоги, ни в содранной о камни ладони. Она просто не могла нормально вздохнуть, так сильно что-то рвалось в груди. Ей казалось, что она продолжает кричать, громко, непереносимо для слуха, но на самом деле она только еле слышно хрипела.
Тело Ланграля проволокли по двору в нескольких шагах от нее. Он уже не шевелился. Она так и не увидела больше его лица — с одной стороны к нему прилипли спутанные волосы, с другой стороны оно было закрыто большим наливающимся кровоподтеком
Она снова рванулась так сильно, что почувствовала треск собственных костей.
— Эй, не сломай ей руку, — предостерегающе сказал голос за спиной. — Монсеньор ее калечить не велел.
— Так что мне делать? Она как кошка дикая!
— Ну успокой ее ненадолго.
Единственный из гвардейцев, к которому Женевьева испытала искреннюю благодарность за всю свою жизнь, был тот, что стукнул ее по голове в тот день, на время лишив сознания. Потому что картина, которую она видела во дворе, была для нее непереносимо страшной.
— Ты всегда была очень упрямой, — Морган покачал головой, глядя на Женевьеву почти отечески. В его лице что-то неуловимо изменилось — оно стало более добродушным. Только заглянув глубоко ему в глаза, можно было поймать отблеск безумия. И тогда становилось по-настоящему страшно.
Женевьева на него вообще не смотрела. Она сидела напротив него в карете, одной рукой обхватив колени. Вторая рука, помятая и распухшая, лежала рядом на грязном плаще, как будто существуя отдельно. На ее лбу красовался огромный синяк.