Чаша любви

Ковалева Татьяна

Очень уютно в ванной после ремонта. Цвет итальянского кафеля почти так же нежен, как цвет моей кожи. А вон та плитка наглухо закрыла потайной «глазок» Луки.

Улыбаюсь:

«Какая все-таки дура я была! Молодая... Могла б и потешить старика: повернуться, одним бочком, другим... Предстать в более выгодном свете; растревожить Луку — колыхнуть грудь, поплескаться... Не растаяла б в воде русалка!»

Тут же себя и укоряю:

«Это

сейчас ты дура! Старая... От жара, что горит внутри, куда-то не туда тебя бросает! Инстинкт начинает забирать верх над разумом».

Освежившись, выхожу из ванной. Шлепаю по полу босиком.

— Где ты, мой халат? Теперь я твоя...

После завтрака, еще взбодренная кофе, в очень хорошем настроении иду к себе в комнату. Опять что-то напеваю. Тетушки Оли еще нет.

По привычке тянет к столу. Эрика призывно улыбается, в луче солнца ослепительно поблескивает каретка.

Но я верна своему слову: у меня с сегодняшнего дня отпуск.

До полудня валяюсь в постели. С Диккенсом... Однако чтение не идет. Я не столько читаю, сколько изучаю работу мастера. Разбираю сотворенное им на фрагменты. Выискиваю швы. На некоторых страницах надолго задерживаюсь. Любуюсь мыслью, наслаждаюсь насыщенностью текста; у мастера каждое слово к месту и работает.

В прихожей раздается звонок. Я досадую на тетушку: опять она забыла ключи. Или лепится искать их на дне сумки... Звонок заливается все настойчивей. «Ах, тетя!..» — бурчу. Да, найти ключи не просто, когда сумка полна снедью. Впрочем каюсь! Я сама редко открываю ключом.

Подбегаю к двери (надо побыстрее открыть и вернуться к мастеру Диккенсу), щелкаю замками, дергаю ручку на себя. И... замираю на пороге.

Это явился Константин.

Вид у него, как у провинившейся собаки. Кажется, даже вихры несколько опали и отвисли щеки; под глазами — сероватые круги. Костюм — вчерашний, галстук — тот же, букет — как полагается, торта нет.

Фантастика! Впервые при Константине нет торта.

На дрожащих губах едва удерживается улыбка. Глаза — испуганные:

— Алена, я...

— А где торт? — перебиваю бесцеремонно. — Без торта не пущу. Вчера испортил!

Константин так напуган, что не понимает шутки. Но глаза его маленько повеселели. Как же! С тортом обещали пустить. А может быть, и простить.

Он зажимает букет под мышкой, потом спохватывается и дарит его мне. Извиняется. Я принимаю, конечно... принимаю цветы с суровым видом амазонки. Мне просто любопытно, что будет дальше. Ведь Константин сейчас действует без консультанта, на свои страх и риск. Избавившись от букета, он начинает разыскивать по карманам кошелек:

— Торт? Это я мигом! Как же я забыл!

— Да,

испортил вчера торт. Сам виноват!

«Какая-то я сегодня не злая».

Наконец он нащупал искомое, в глазах появилась некая осмысленность:

— Вот он! Кошелек...

— Зачем?

— Как зачем? — Константин удивлен. — За тортом же бежать. Или у вас бесплатно дают?

Мне смешно. Но я креплюсь. Наш Константин или действительно безумно напуган, или он так шутит.

Я хватаю его за рукав и втаскиваю в квартиру:

— Заходи уж без торта! Вчерашний будем есть.

Константин дальше прихожей не идет — не решается. «Не надо было хлопать дверью!» Он прислоняется спиной к стенке, смотрит на меня виноватыми глазами:

— Прости, Алена! Вчера я вел себя, как дурак. Наговорил ерунды... И вообще...

— Да что уж! Дело житейское, — отвечаю я излюбленной фразочкой известного литературного героя.

Константин переминается с ноги на ногу:

— Я виноват...

— Ну хорошо, хорошо, виноват! Хватит извиняться. Проходи куда-нибудь, присаживайся. Ориентируешься в квартире? Я сейчас чайник поставлю.

Но Константина, кажется, не остановить:

— Я ночь не спал. Все мучился: как я мог так сорваться, как мог обидеть тебя? Кто дал мне право на тебя кричать? На тебя со злостью смотреть. Почему позволил себе в чужом доме хлопать дверью?

Я начинаю нервничать:

— Всякое бывает, Костя. Иногда и занесет. Ты с цветами — считай, ты прощен!

Он, оглядываясь на меня, будто не вполне еще мне веря, проходит на кухню и занимает вчерашнюю позицию. Он эту позицию всегда занимает — облюбовал.

Достаю из холодильника обезображенный торт, ставлю перед гостем.

«Декорации те же».

Но, кажется, те же и речи!

Усевшись поудобнее, поосновательнее, укрепившись духом, Константин начинает:

— Ночь я не спал, Алена, все думал...

— Ты хоть костюм-то снимал? — вставляю я язвительное.

Он несколько секунд смотрит на меня, соображает.

— У тебя хорошее настроение с утра.

— Уже полдень.

— Все равно — хорошее настроение, — кивает Константин. — Так вот думал я все, думал. Не спал...

— И что же ты наконец надумал? — у меня опять тревожно на сердце.