Часовщик из Эвертона
Шрифт:
Дейв не находил слов: его стесняло присутствие посторонних, хотя те для вида затеяли в углу разговор вполголоса. Впрочем, скорее всего, Дейв чувствовал бы себя так же неловко и наедине с сыном. После паузы он выдавил:
— Ты слышал мое обращение?
Бен держался на удивление раскованно. Казалось, за два дня он полностью освободился от юношеской застенчивости и угловатости; в нем появились естественность и непринужденность.
— Признаться, нам не пришло в голову слушать радио, но вчера в самолете я его прочел.
Обсуждать отцовское послание он не стал. Все воображали, что беглецы не выключают приемник в надежде разгадать замыслы полиции. А Бен простодушно заявляет, что это им попросту в голову не пришло. Улыбнувшись, сын добавил:
— С нашим маршрутом получилось занятно. Нас искали по всяким проселкам, а мы катили себе спокойно по шоссе — только два раза сворачивали, когда сбились с дороги.
Он умолк. Дейв тоже молчал, жадно вглядываясь в сына. Тот немного повернул голову, и отец видел его в профиль. Гэллоуэй заметил, что мальчик побрит и одет в чистую рубашку.
— Знаешь, па, ты лучше возвращайся в Эвертон. Никто еще не знает, когда суд. Все зависит от психиатров, они завтра должны приехать из Нью-Йорка.
О суде, об экспертизе он говорил без тени смущения.
— Если увидишь Джимми Ван Хорна, скажи ему - мне очень жаль, что так вышло. Но ведь это не я проболтался.
— Бен, а мне ты ничего не скажешь?
Он клянчил, как нищий. Сын ответил:
— Чего ты от меня хочешь? Что бы я ни сказал, ты все равно огорчишься. Уезжай в Эвертон. Обо мне не беспокойся. Я ни о чем не жалею, и если бы можно было начать все сначала, я сделал бы то же самое.
Бен повернулся к прокурору.
— Может, хватит? — спросил он, словно согласился повидаться с отцом лишь потому, что прокурор очень его об этом просил.
Тому, казалось, все происходящее было не по вкусу. Несомненно, он бы с радостью уклонился от этого громкого дела, о котором раструбили все газеты Штатов.
— Похоже, ему и впрямь больше нечего вам сказать, мистер Гэллоуэй.
Прокурору, наверно, не хотелось слишком откровенно выпроваживать Дейва, и, помолчав, он добавил:
— Мы действительно не можем назначить слушание дела без заключения психиатров.
Бен наклонился и загасил в пепельнице окурок.
— До свидания, па, — процедил он, давая отцу понять, что пора уходить.
— До свидания, сынок.
Лейн вышел следом. Дейв сообразил, что не попрощался с прокурором, и чуть было не вернулся извиниться.
— Так же он вел себя со мной — и утром, и на допросе.
Адвокат не скрывал раздражения, словно винил во всем Гэллоуэя.
— У нас был по крайней мере какой-то шанс доказать, что заранее обдуманное намерение отсутствовало и напасть на водителя он решил, когда уже ехал с ним в машине.
Дейв не вслушивался, его окружала и отгораживала от внешнего мира зона пустоты.
— Но ваш сын объяснил прокурору, что, напротив, он еще три недели назад детально подготовил преступление. Субботу он, видите ли, выбрал именно потому, что по субботам вы всегда проводите вечер у соседа. Оказывается, побег был назначен еще на прошлую субботу, но его пришлось отложить, потому что вы простудились и остались дома. Так и было?
— Да.
— Адвокату Лилиан Хоукинс повезло не больше. Ваш сын снова попытался взять все на себя. А из ее показаний следует, что она не только с ним вместе разработала план действий, но чуть ли не была зачинщицей. Это она дала в «олдсмобиле» Бену сигнал стрелять.
Адвокат явно был не в духе.
— Одного не могу понять, как это вы шестнадцать лет прожили бок о бок с таким парнем и ничего не замечали.
Дейву хотелось чуть не прощения просить. Что он может поделать? Если вину возлагают на него, тем лучше. Пусть виновным считают его, Дейва. Это будет только справедливо.
— Вы собираетесь последовать его совету?
— Совету? Какому?
— Уехать в Эвертон.
Гэллоуэй помотал головой. Он останется с сыном до конца, даже если придется видеть его только издали, изредка.
— Ваше дело. Я пригласил для экспертизы доктора Хассбергера. И он, и психиатр, приглашенный окружным прокурором, оба приедут завтра утром. Но предупреждаю вас: с этой минуты рассчитывать на чудеса не приходится.
Адвокат стоял перед ним в полутемном коридоре — безупречный синий костюм, седина. Прощаясь, он покровительственно похлопал Дейва по плечу.
— Идите отдыхайте. Не отлучайтесь из номера — вы можете мне понадобиться.
В номере стояла двуспальная кровать, обои были в широкую темно-зеленую полосу по салатному фону. Из кресла выпирала пружина. Большую часть дня Дейв провел у окна. Он следил за всеми, кто входил или выходил из суда, но Бена либо не приводили, либо провели через задние двери. Зато около пяти он заметил Уилбера Лейна: тот шел из суда вместе с секретаршей, которую Гэллоуэй видел у окружного прокурора.
После обеда он хотел позвонить Мьюзеку, да так и не набрался духу. Дейв не понимал, за что Лейн на него сердится. Но и в присутствии окружного прокурора он тоже испытывал неловкость.
В конце концов он уснул, а проснувшись, с изумлением обнаружил, что на часах восемь утра. До десяти он ждал, не сообщит ли адвокат какие-нибудь новости, потом, не выдержав, позвонил к нему в контору. Лейн долго не брал трубку, и Дейву показалось, что, разговаривая с ним, адвокат продолжает слушать какого-то посетителя.
— Я обещал вам позвонить, если будут новости. Сейчас мне вам нечего сказать... Нет... Доктор Хассбергер прибыл в восемь утра и до сих пор обследует в тюрьме вашего сына. Вот именно... Я вам позвоню...
В полдень звонка все еще не было. Адвокат позвонил только в час.
— Суд состоится в четверг в десять утра, — жестко отчеканил он.
— Что это значит?
— Это значит, что, по мнению Хассбергера, ваш сын во всех отношениях здоров и на все сто процентов ответствен за свои действия. Если уж таково мнение нашего эксперта, то от эксперта, приглашенного обвинением, тем более не приходится ждать ничего хорошего. Вероятно, я привлеку вас как свидетеля; в таком случае мне придется с вами побеседовать — возможно, даже сегодня ближе к вечеру.