Часовые Запада

Эддингс Дэвид

Он пригнулся к траве, расставил руки в стороны и ринулся вперед. Поднявшись в воздух, он покрылся перьями, вновь обернулся ястребом и бесшумно полетел.

Огромное дерево одиноко стояло посреди широкого луга, ствол его был больше дома какого-нибудь сендарийского крестьянина, широко расставленные в стороны ветви затеняли десятки акров, а крона поднималась вверх на сотни футов. Оно было невероятно старым. Корнями оно доставало до центра земли, а ветви его касались неба. Оно стояло, одинокое и молчаливое, словно связующая нить между небом и землей, значение которой было непостижимо для человеческого

разума.

Когда Эрранд приблизился к обширному затененному пространству под деревом, туда же влетел и Бельдин, на мгновение застыл в воздухе и камнем упал на землю, мгновенно приняв свое привычное обличье.

– Ну вот и оно, - изрек он.
– И что теперь?

– Сейчас увидим.
– Эрранд соскользнул с коня и прошел по мягкому упругому дерну к огромному стволу. Ощущение чьего-то присутствия теперь усилилось, и Эрранд с любопытством приблизился к дереву, все еще не до конца понимая, чего от него хотят.

Затем он вытянул руку и дотронулся до шершавой коры; дотронувшись, он в то же мгновение понял все. Он обнаружил, что может мысленно проникнуть взглядом сквозь многие миллионы дней в те времена, когда мир только что возник из первобытного хаоса, из которого его слепили боги. В одно мгновение он узнал, на протяжении какого невероятно долгого времени земля пребывала в молчании, ожидая появления человека. Он увидел бесконечную смену времен года и почувствовал, как по земле ступают боги. Эрранду передалось знание дерева о том, как ошибочны представления человека о природе времени. Человек расчленил время, разбил его на удобные в обращении кусочки: эры, века, годы и часы. Но это вечное дерево понимало, что время неделимо, что это не просто бесконечное повторение одних и тех же событий, а движение от самого начала к некой конечной цели. И для того, чтобы сообщить ему эту простую истину, дерево вызвало его сюда. И когда он это понял, дерево подарило ему свою дружбу.

Рука Эрранда медленно скользнула вниз по коре, он повернулся и зашагал к тому месту, где стоял Бельдин.

– Ну и что?
– спросил горбатый волшебник.
– Это все, чего оно хотело?

– Да. Это все. Мы можем отправляться назад.

Бельдин пронзил его взглядом.

– Что оно сказало?

– Словами этого не передашь.

– Попытайся.

– Ну... вроде того, что мы слишком большое значение придаем годам.

– Очень полезная информация, Эрранд.

Эрранд напряг все свое воображение, стараясь выразить словами то, что он только что узнал.

– Все происходит в свое время, - наконец выговорил он.
– И не имеет значения, как много или как мало лет, как мы их называем, прошло между событиями.

– О чем это ты?

– О важном. Ты что, и правда собираешься провожать меня до самого дома?

– Я должен за тобой присматривать. Даже не пытайся спорить. Ты сейчас домой?

– Да.

– Я буду вверху.
– Бельдин указал в направлении голубого небесного свода. Содрогнувшись, он принял облик ястреба и, несколько раз сильно взмахнув крыльями, взмыл в небо.

Эрранд взобрался на спину гнедому. Его задумчивое настроение каким-то образом передалось животному; вместо того чтобы скакать галопом, конь повернулся и неторопливо побрел по направлению к приютившемуся в лощине дому.

Обдумывая то, что сообщило ему вечное дерево, мальчик медленно ехал по золотистой, залитой солнцем траве и, погруженный в свои мысли, не замечал ничего вокруг. Поэтому он не заметил и фигуры, завернутой в накидку с капюшоном, которая стояла под разлапистой сосной, пока не подъехал к ней вплотную. Его вывело из задумчивости отрывистое ржание коня.

– Так, значит, вот ты какой, - прорычал голос, мало походивший на человеческий.

Эрранд присмирил коня, погладив его уверенной рукой по дрожащей шее, и взглянул на стоявшую перед ним темную фигуру. Он почувствовал исходящие от нее волны ненависти и понял, что эта темная тень - самое опасное из всего, с чем ему приходилось встречаться в жизни. И все же самому себе на удивление он оставался спокойным.

Фигура издала безобразный сухой звук, похожий на смешок.

– Ты глупец, мальчик, - сказала она.
– Ты должен бояться меня, ибо придет день, когда я тебя обязательно уничтожу.

– Вовсе не обязательно, - спокойно ответил Эрранд. Он пристально вгляделся в затененный образ и понял, что, как и Цирадис, с которой он повстречался на вершине заснеженного холма, эта кажущаяся реальной фигура на самом деле была не здесь, а где-то далеко и через многие мили передавала свою злобную ненависть.
– И кроме того, - добавил он, - я уже слишком большой, чтобы пугаться теней.

– Я встречусь с тобой во плоти, - прорычала фигура, - и тогда ты умрешь.

– Но ведь это еще не предрешено, так ведь?
– сказал Эрранд.
– Для этого мы и должны встретиться - чтобы решить, кто из нас уйдет, а кто останется.

Темный образ с шипящим свистом втянул воздух.

– Радуйся своей юности, мальчик, - прорычал он, - ибо больше у тебя в жизни ничего не будет. Ты погибнешь.
– И темный образ исчез.

Эрранд глубоко вздохнул и поглядел на небо, где кружил Бельдин. Он понял, что даже зоркий взгляд ястреба не проник через густую крону сосны, под которой стояла эта странная, закутанная в плащ фигура. Бельдин ничего не узнал об этой встрече. Эрранд ударил коня по бокам, и он рысью поскакал прочь от одинокого дерева, направляясь к дому.

Глава 7

В последующие годы все в усадьбе было спокойно. Бельгарат и Бельдин часто подолгу отсутствовали, а когда они возвращались, измученные и пообтрепавшиеся, лица их выражали растерянность и недовольство, как у людей, которые не нашли того, что искали. Хотя Дарник проводил много времени на берегу ручья, пытаясь убедить невыловленных еще форелей, что кусочек отполированного металла размером с ноготь и тянущейся за ним красной ниткой не просто съедобен, но и на редкость приятен на вкус, он не забывал поддерживать в усадьбе безупречный порядок, который лучше всяких слов свидетельствовал, что ее хозяином является сендариец. Так, несмотря на то, что ограды по природе своей обычно зигзагообразны и имеют склонность повторять очертания рельефа, Дарник твердо стоял на том, чтобы его изгороди вытягивались в абсолютно прямые ровные линии. Очевидно, прямодушный характер кузнеца не позволял ему даже в мелочах идти в обход препятствия. Поэтому если на пути изгороди попадался холмик или канава, то из строителя ограды он превращался в землекопа.