Части целого
Шрифт:
И уехать я тоже не мог. Хотя уже не выдерживал сосуществования с живым трупом, но ничего не мог поделать с моей опрометчивой клятвой не оставлять мать ни при каких обстоятельствах. Пока она так некрасиво увядала, это казалось совершенно невозможным.
Я никак не мог улучшить ее состояние или облегчить физические страдания, но понимал: мое присутствие в доме помогало ей сохранить относительное спокойствие духа. Джаспер, способен ли ты понять, что это за ноша — осчастливливать одним лишь своим присутствием? Наверное, не способен. Моя мать всегда была во власти любви к сыновьям. Стоило в комнате появиться Терри или мне, у нее сразу начинали светиться глаза. Какое это было для нас бремя! Мы чувствовали себя обязанными входить в эту самую комнату или чувствовали вину за то, что заставили ее грустить. Невероятная обуза! Разумеется, когда человек настолько нуждается
К тому же я остался без денег и не мог никуда сбежать. Все осложнило доставленное курьером письмо. Оно пришло от Стэнли.
Дорогой Мартин!
Ну и ну! Вот это шумиха!
Книгу изъяли из типографии, из магазинов, из обращения. Власти, будь они неладны, преследуют меня. Ты вне подозрения, но это ненадолго. Я бы на твоем месте мало-мало струхнул. Уезжай за границу, Мартин. Я послушал этих шутов — они не успокоятся, придут и за тобой. Советовал же я тебе: не ставь свою фамилию на эту несчастную книгу. А теперь тебе предъявят обвинение, что ты содействовал скрывающемуся от правосудия известному преступнику и исправлял его синтаксис. Но у тебя осталось немного времени — ровно на один вдох. Полицейские не знают самого главного о нашей публикации. Они ищут способ разбить аргумент защиты, что все осуществлялось по почте. И как тебе понравится такое: они слышать не хотя то Гарри. Каждый раздают мне зуботычину, когда я упоминаю его имя. Не хотят верить, что не Терри написал книгу. Думаю, считают, что так дело будет выглядеть выигрышнее. Немудрено, что мир перевернулся. Разве можно ожидать, что люди поведут себя пристойно, если каждый только и смотрит, как бы отпихнуть ближнего и самому выдвинуться на передний план? Да никогда!
Послушай меня, Мартин, — мотай из страны! За тобой явятся с кучей липовых обвинений.
Отдаю тебе всю выручку первоначальных продаж. Только не подумай, что я такой великодушный. Дело в том, что мне нет смысла держать эти деньги — все равно все отберут по суду. Я знаю, сколько сил ты вложил в это дело. И как много книга для тебя значит. И еще я хочу тебя отблагодарить за лучшее в жизни развлечение. Нам все-таки кое-что удалось. Подняли шум. И я впервые почувствовал, что участвую в чем-то значительном. Спасибо тебе за это.
Прилагаю чек на пятнадцать тысяч долларов. Получи деньги и драпай из страны. Иначе тебя арестуют — и ждать осталось недолго.
С наилучшими пожеланиями,
Я тряс светло-коричневый конверт до тех пор, пока из него что-то не выпало. Это был чек на 15 тысяч долларов. Не бог весть какая сумма, но по меркам человека, привыкшего докуривать бычки, не такая уж маленькая.
Вот так получилось, что я собрался в дорогу. Черт с ней, с моей нерушимой клятвой — я решил ее нарушить. Мне казалось: матери не будет никакого проку, если меня засадят гнить в тюрьму рядом с ее младшим, уже гниющим, сыном. Тюрьма была местом для Терри. Я бы не пережил и первого похода в душ.
Я так ни разу и не собрался навестить брата с тех пор, как его упекли за решетку. Это может показаться странным — сколько я носился с ним и беспокоился о нем, но, сказать по правде, мне до смерти осточертело все, что было связано с Терри Дином. Меня угнетало всеобщее им восхищение. И больше я ничем не мог ему помочь. Мне требовалась передышка. Но вот я получил от него письмо и, помню, подумал: впервые вижу его почерк.
«Дорогой Марти!
Что за вздор с этой книгой? Все только об этом и говорят. Если есть минутка, просвети. Не хочу, чтобы меня запомнили как писателя. Хочу, чтобы меня запомнили как виджиланте, который освободил спорт от коррупции. А не накропал какую-то идиотскую книжицу.
Тюрьма — тоска зеленая, но отсюда виден наш дом. Начальник
А ты линяй ко всем чертям из нашего города и найди какое-нибудь применение своей жизни. Иди в политику. В этом сумасшедшем доме ты один с мозгами.
Я тотчас же начал собирать вещи. Откопал старый коричневый чемодан, побросал в него одежду и стал обводить глазами комнату в поисках чего-то памятного, но оставил это занятие, едва вспомнил: задача памятного активизировать память. Ну уж нет! У меня не было ни малейшего желания всюду таскать за собой собственные воспоминания. Слишком они были тяжелыми.
— Что ты делаешь? — спросила мать. Я пристыжен но повернулся, словно меня застали во время мастурбации.
— Уезжаю.
— Куда?
— Не знаю. Скорее всего в Париж. — Я сам удивился тому, что сказал. — Хочу разыскать Кэролайн Поттс и попросить ее выйти за меня замуж.
Мать ничего не сказала, только стояла и раскачивалась.
— Обед через полчаса.
— Хорошо.
Когда она ушла, мне показалось, что раскрытый рот чемодана скалится на меня с еще большей укоризной.
После прошедшего в молчании обеда я совершил свое последнее восхождение на холм попрощаться с Терри. Это был самый жаркий день за все лето — настолько жаркий, что на листьях можно было поджаривать бекон. И ветер был тоже жарким, и мне казалось, что я шествовал внутри фена для сушки волос. Когда я миновал ворота, сердце мне крепко стиснули мозолистые руки ностальгии, и я понял, что человек сожалеет и о хороших, и о плохих временах, потому что в итоге он сожалеет о времени вообще.
Охранник не стал меня пропускать:
— Никаких визитов. Терри в изоляторе.
— Почему?
— Драка.
— Как долго его будут там держать?
— Понятия не имею. Может, месяц.
— Месяц? В изоляторе? Разве это законно?
— Понятия не имею.
Господи, я не мог ждать целый месяц только для того, чтобы сказать «прощай»! И ужаснулся при мысли, что придется тормознуть и задержаться с отъездом.
— Можете ему передать, что приходил брат? Попрощаться.
— Его брага здесь нет.
— Я его брат.
— Ах вот как… Так что ему передать?
— Что я уехал. За границу.
— А теперь вернулся? И долго отсутствовал?
— Не знаю. Может быть, пару лет. Только когда увидишь его, скажи все в будущем времени. Хорошо?
— Почему?
— Так мы шутим.
— Ладно, — подмигнул мне охранник. — Передам Терри, что его брат уезжает на пару лет за границу.
Отлично! Я спустился по крутому безлесному склону, вволю насладившись открытым видом на наш город. Приятный город. Приятный маленький городок.
Шел бы ты к такой-то матери, городок!
Что б ты сгорел!
Я ходил по улицам и воображал, как отомщу, когда вернусь сюда успешным и богатым. Но быстро оставил эту мысль, ибо на самом деле желал лишь одного — всем без исключения нравиться. Богатство и успех — это вовсе не то, чем можно завоевать сердца.
Ломая голову над сей бессмыслицей, я ощутил странную вещь — услышал необычный звук, будто у меня в животе полоскал рот маленький человечек. Ощущение быстро превратилось в невыносимую боль. Я согнулся пополам, уткнув лоб в фонарный столб. В чем дело? Такое впечатление, что все железы моего тела начали выделять аккумуляторную кислоту.
Боль прекратилась так же внезапно, как началась. Я разогнулся и с легким сердцем пошел домой.
Но в спальне боль накатила еще сильнее. Я лег и закрыл глаза с мыслью, что двадцатиминутный сон поможет мне избавиться от неприятностей.
Но это было только начало.
Утром я все еще плохо себя чувствовал. Внезапно подступала тошнота с изнуряющими спазмами и рвотой, меня лихорадило. Сначала я решил, что заразился гриппом, но вскоре мы с мамой встревожились — такие симптомы бывали у меня в детстве и кончились темными объятиями страшной комы. Я снова был прикован к постели и, испугавшись, что краткий проблеск сознания досрочно затуманивается, каждый раз, когда после схваток в животе пачкал трусы, пачкал их еще и от страха. Иначе быть не могло. От болезни и страха я перестал себя контролировать. В постели я понял, что болезнь — естественное состояние нашего бытия. Мы постоянно больны, только не осознаем этого. А под здоровьем понимаем периоды, когда не чувствуем, как разрушается наш организм.