Частичка тебя. На память
Шрифт:
— Да? И зачем же? — тетка спрашивает будто бы безразлично, и я пытаюсь убедить себя, что беспокойство в её голосе мне просто послышалось.
— Ну, он знаком с нашим учредителем, — я красноречиво поджимаю губы, показывая, что по этому поводу я никакого восторга не испытываю, — а еще он велел мне лично урезонить тебя. Что это вообще значит?
Ангелина так старательно драит одну мою тарелку, что это уже вызывает подозрения. Но даже с этим ей приходится завязать, и разворачивается она ко мне с таким видом, будто я её с поличным поймала.
— Ну? — нетерпеливо повторяю я, постукивая пальцами по предплечью. — Слушай, ты ведь понимаешь, мне не нужны дополнительные проблемы. Что вы там с ним за дела мутите?
— Я ничего с ним не мучу, — взвивается тетя, кипя праведным негодованием. Чересчур праведным, пожалуй.
Она — крепкий орешек, но из всей моей семьи самый паскудный характер был именно у меня. Недаром Ангелина в моем возрасте уже второй раз сходила замуж, а я — и первого не пошла. Поэтому в битве взглядов выигрываю я.
— Ну чего ты хотела? — недовольно ворчит тетя. — Чтобы я все так и оставила? Я тебя к нему посылала, не чтобы этот старый хрен к тебе с похабщиной своей подкатывал. По-хорошему ведь послала. Знаю, что специалист ты хороший, и девочка ответственная. Если бы я спустила ему такой фортель — это значило бы, что с Морозовыми так можно поступать всем.
— Что ты сделала?
— Ничего особенного, — тетя слегка улыбается, — попросила Ивана Александровича поковырять нашего Захара Михайловича на предмет сомнительных делишек. Ну, знаешь, чтоб налоговая неожиданно зашла, скажем. Или пожарная с проверкой. Или миграционная полиция зайдет, нелегалов проверить. У Вани много знакомых, которые могут это организовать.
Иван Александрович — нынешний супруг Ангелины — имел высокий чин и хоть и служил где-то в службе наркоконтроля, но связи действительно имел весьма обширные.
Я испытываю смешанные чувства. Неожиданное заступничество от тети, отчитавшей меня после того неприятного собеседования как девочку, даже немного приятно. Но все-таки угрозы Вяземского меня напрягают. И надо же, как он серьезно отнесся к простым проверкам пожарников и службы миграции. Так много нелегалов на работе держал?
— Может быть, вам стоит свернуть эту подрывную деятельность? Я понимаю, что это демонстрация слабости, но Вяземский, возможно, будет выступать инвестором нашего клуба. Все это может создать мне ненужные неприятности, да и стрессов лишних не хотелось бы при моем положении.
— Я не знала о твоем положении, дорогая, — Ангелина вздыхает, чуть виновато даже, — и не думала, что Захар Михайлович так и не сможет признать, что он повел себя мерзко с тобой и со мной. Я передам Ване, чтобы он остановил свою деятельность. Думаю, проблем у тебя больше не возникнет.
— Спасибо, — улыбаюсь не без облегчения, — честно говоря, мне уже плевать на этого мудака. Но я не хочу потерять эту работу. Мне с неё в декрет уходить.
— Не потеряешь, — улыбается тетя, вытирая руки полотенцем, — уйдешь. Ты со всем справишься, ты у нас умница, Анжела.
Определенно, что-то сегодня с настроением у Ангелины необычайное. Какая-то она необычайно добрая. Леопольд её, что ли, покусал?
— Анжела… — тетя покашливает, будто напоминая о себе, и именно в эту секунду из прихожей раздаются громкие переливы моего телефона.
— Сейчас, я только отвечу, — поднимаюсь через силу, сытость и усталость сделали меня какой-то слегка тяжеленькой.
Наверное, стоило предпочесть разговор с тетей. Потому что дойдя до прихожей и достав из сумки телефон, я без особой радости наблюдаю на дисплее фамилию «Ольшанский».
Сама его переименовала из «Святого Николая», чтобы лишний раз не напоминать себе о дружбе, отправленной на кремацию.
И говорить с ним не хочется, совершенно, после всего, что он мне сегодня устроил, после пропажи снимка УЗИ, после этой кровопускательной поездки, но… Раз уж подошла — трубку надо взять.
Итак, вдох-выдох, и шаг вперед, туда, в ледяную воду…
— Николай Андреевич?.. — вопросительно и официально приветствую я, позволяя к субординационному тону примешаться и недоумению. В конце концов, рабочее время у меня закончилось, какие еще могут быть звонки.
— Добрый вечер, Эндж, не помешал?
Я привычно отмечаю, что голос у него усталый. А потом отвешиваю себе мысленный подзатыльник, потому что почти задала вопрос, сложный ли был у него день.
Эх. Сложно пока дается выкорчевывание этого дерева из моей души. Слишком глубоко он пустил в меня корни.
— Найду для вас пять минут, — отвечаю формально, глядя на завиток лозы на обоях.
— Ты быстро уехала сегодня, Энджи — Ольшанский звучит как-то задумчиво, — Юля сегодня уехала из клуба раньше, я хотел подбросить тебя, раз так вышло, но когда пришел — кабинет уже был заперт.
— Меня довез Артем Валерьевич, — твердо и даже слегка категорично сообщаю я. Уже представляю, что это Николай Андреевич не оценит.
Почему-то я и «шуры-муры» не сочетались в его голове в удобоваримое сочетание. Он был уверен, что Тимирязев мешает мне работать.
Хотя, скажем честно, он был более чем тих. Цветы и стейки громкими ухаживаниями не назовешь.
У меня и этого-то в жизни очень давно не было. Мне все это было ужасно странно. Ну, Артем же не всерьез, да?
Ну, я-то себя знаю. Мне просто нечем соблазнять обаятельного и состоятельного мужчину.
Я слышу глубокий вздох Ника с той стороны трубки, и понимаю, что была права — ему это по-прежнему не нравится.
— Он не слишком тебя утомил, Энджи? — я слышу в голосе своего собеседника искреннее беспокойство. — Может быть, мне стоит еще раз с ним поговорить? Тебе сейчас не нужны стрессы.
— Нет, все было вполне мило, — я почти не вру. Увы мне, Тимирязев очень рассчитывал на вложения от Вяземского и именно об это проговорил большую часть поездки. Но все-таки, говорить тут было не о чем. Между прочим, за офигенное достижение можно считать уже то, что у меня хотя бы не было ощущения, что меня расчленяют на части излишними откровениями. Тему Вяземского я пережила. А когда Артем съехал с рабочих тем на темы конные — стало даже интересно. На эти темы я и сама поболтать очень любила.