Частичка тебя. На память
Шрифт:
Ага! И премию он мне выдал курткой.
Нет, тут что-то другое. Непонятно что.
И все же, ноги сами несут меня в конюшню Амиго. Даже если все это — не совсем то, что мне кажется, Артем лично пригласил меня на скачки. И я могу проявить сочувствие, хотя бы как друг.
Уже у самой конюшни я натыкаюсь на чемпиона. И увидев его вблизи — начинаю ненавидеть фатум еще сильнее. Родственник. Это так очевидно — во всем, от весьма узнаваемого носа до абсолютно идентичного обесценивающего взгляда почти бесцветных рыбьих глаз.
И
А тут он еще и весьма откровенно зажимал у стеночки кудрявую инструкторшу Олесю. Девушка краснела и пыталась что-то говорить, как-то отбиваться, но особо он её не слушал, буквально настаивал, что ему прямо сейчас нужно отмечать победу в компании именно Олеси. И она, мол, не имеет права ему отказывать.
Яблочко от яблони, чтоб всей этой роще на корню сгнить!
— Извините, — я кашлянула, натягивая на лицо самое официальное из всех своих выражений лица. Вяземский-младший обернулся, демонстрируя недовольство всем своим существом.
— Чего надо? — враждебно поинтресовался парень. По возрасту — скорей мужчина. По выражению лица — мальчишка. Сопляк. Это был такой мощный контраст, что я чудом не передернулась.
— Мне сказали, что уже все готово к официальному награждению. Велели срочно найти чемпиона, — вру я невозмутимо. Готовность была так себе, серединка на половинку, но кто его знает, кто мне что сказал. Я человек подневольный. Мне сказали, я передала.
Да, да, Анж, вот это ты на своих похоронах и расскажешь.
Слово «чемпион» приходится моему оппоненту по вкусу. Он даже повторяет его с видимым удовольствием. Потом снисходительно и благосклонно кивает и неторопливой походкой, в своем духе «весь мир подождет» двигается в сторону ипподрома.
— Спасибо, Анжела Леонидовна, — Олеся шепчет это тихо-тихо, когда Вяземский удаляется на приличное расстояние, — я уже не знала, как от него бежать. Только он ведь вернется.
— Я думаю, ты можешь проездить Масаго по лесу, — я пожимаю плечами, — сомневаюсь, что наш чемпион будет искать тебя по всему клубу. Скорей всего, не найдет и забудет.
Или что вероятнее — возьмется за подкаты к кому-нибудь еще. Надеюсь, так прессовать хороших в общем-то девчонок он больше не будет.
— Спасибо, — еще раз произносит Олеся и почти бегом направляется в сторону четвертой конюшни, где её и ожидает капризный жеребец Масаго, демонстрирующий отличные результаты по всем дисциплинам конного троеборья.
Артем находится в конюшне. И, к моему удивлению — он самолично, своими руками, чистит шкурку Амиго от выступившей на нем соли. И никого-то рядом с ним нет, видимо, все конюхи изгнаны прочь под страхом смертной казни, чтобы никто не мешал барину заниматься ручным трудом.
Я покашливаю, останавливаясь в дверях
— А, это ты, Снегурочка, — Артем оборачивается и, увидев меня — возвращается к своему занятию. Пытается казаться беззаботным, но я каким-то неведомым чутьем ощущаю в его голосе напряжение.
— Я уж думал, что ты разочарованная ищешь себе другого рыцаря.
— Артем Валерьевич, — с трудом подавляю в себе желание топнуть ногой, — я настолько плохой специалист, что вы не придумали ничего лучше, чем решить, что высшая цель моей жизни — найти мужика, на чью шею я могла бы повеситься?
Мой вопрос оказывается без ответа неожиданно долго.
Артем молчит, работает руками, и под тонкой тканью влажной от пота футболки перекатываются мышцы. И я на них смотрю.
Ой!
— Нет, — наконец откликается Тимирязев, — не похоже. Сколько я смотрю на тебя — вижу только желание держать свою жизнь под контролем. Мужчины тебе будто и не нужны.
Это неожиданно вдумчивый анализ от расхлебая Артема Тимирязева, каким я его помнила чуть ли не с первого своего рабочего дня тут. Того, кого он для меня показывает.
— Мне так комфортнее.
— Нет, — Тимирязев произносит это слово еще раз, негромко, но как-то так, будто отрубает для меня возможность возражений, — тебе так некомфортно. Ты бы с удовольствием позволила себе быть слабой, если бы тебе хоть кто-то дал такую возможность. Готов поспорить, ты если и плачешь — то только закрывшись на ключ в комнате с выключенным светом и задернутыми шторами. Чтоб никто не видел.
— Слабость плохо сочетается с карьерным ростом, — у меня аж дыхание перехватывает от того, насколько прямо и метко этот мужчина рисует мой образ.
— Как показывает моя практика, карьеристки — самые несчастные женщины из всех существующих, — насмешливо роняет Тимирязев, а затем добавляет уж совсем запредельное, — и потому — самые отвязные в постели.
Блин!
Нет, я не ханжа!
Ну, или… Только на работе! На работе вообще не думают про секс. Не положено. А этот… этот… Не будь он хозяином клуба, ух, какой красивый штраф я бы ему выписала! Хотя… Может, в этом случае я бы и не вспыхнула до корней волос? Только холодно бы изогнула бровку и поинтересовалась, куда исчез рабочий пыл и как далеко его следует искать.
Но я краснею. Сильно, густо, сплошняком.
Поэтому и прячусь от ехидных глаз Тимирязева за мордой Амиго, осторожно поглаживая его по шее. Конь ведет себя дружелюбно, косит на меня темным заинтересованным глазом из-под длинных ресниц и перебирает губами, намекая, что да, он очень рад со мной познакомиться, но неплохо бы подкрепить новое знакомство чем-нибудь вкусненьким.
— Эй, эй, братец, я её первый себе присмотрел, — добродушно фыркает Артем, выпрямляясь и хлопая жеребца ладонью по холке. И вот это неожиданно вызывает весьма яркую реакцию.