Частная школа
Шрифт:
Но на это Кутузова только нахмурилась ещё суровее и больше не сказала ни слова.
До липовой аллеи они с Катей тоже шли в молчании. Просто обоим хотелось поскорее куда-нибудь укромно приткнуться. И уединились наконец в самом дальнем конце аллеи, куда редко кто забредал.
Катя достала из сумки блокнот и, на миг замерев с ним в руке, произнесла с нотками торжественной скорби.
— Это Дина.
— Что Дина? — не понял Эрик.
— Дина довела Алису до самоубийства, — раздельно произнесла Катя. — Это она виновата в её смерти.
С этими словами Катя положила ему
— На вот, читай. Сейчас сам всё поймёшь. Только первые страницы, треть где-то… там нет ничего такого. Ну, она просто пишет, как ей плохо, переживания всякие, а вот дальше…
Эрик открыл блокнот, но первое, на что обратил внимание, это дата — оказывается, Алиса начала вести дневник незадолго до своей смерти. Может, у неё был раньше другой дневник и просто закончился, но первые записи в этом начинались с февраля. За два месяца до её фатального шага.
И ещё Эрик отметил в мыслях, что любопытство-любопытством, но было немного не по себе листать эти страницы, читать строки, зная, что той, кто их писал, уже нет…
Сначала и правда Алиса изливала душевные терзания, притом сумбурно, пространно и многословно, что трудно было понять, отчего она так мучилась. Сплошь общие и пафосные фразы про дружбу и любовь, предательство и одиночество, время от времени разбавляемые стихами. И такие же пафосно-глубокомысленные цитаты она вставляла почти после каждой новой записи, вроде того: «депрессия не признак слабости — это признак того, что вы пытались быть сильным слишком долго…».
Эрик по диагонали просмотрел несколько страниц стихов, цитат и рефлексии с бесконечными многоточиями, пока не наткнулся на коротенькую запись от семнадцатого марта. Притом дней десять перед этим Алиса не писала ничего.
«Мне кажется, Д.К. всё знает. Или догадывается. Господи, пожалуйста, пусть это будет не так!»
Спустя неделю новая запись:
«Всё больше убеждаюсь, что Д.К. в курсе. Ничего пока не говорит, ничего не предпринимает, но смотрит так, будто точно всё знает. Однако не то что осуждает, а… как будто забавляется. И выжидает… правда, неизвестно чего. Как кошка, которая наблюдает за мышью перед тем, как её съесть. Меня от этого взгляда кидает в дрожь и становится тошно.
Ну почему я была так неосторожна?! Почему я совершаю одну глупость за другой? И тогда, и сейчас… Если узнают и другие, то… не хочу даже думать… Такого позора я не вынесу. Но самое страшное — меня же тогда точно отчислят и отправят… нет, не дай бог!».
Спустя несколько дней Алиса, видимо, утвердилась в своих опасениях окончательно:
«Д.К. действительно всё знает. И, по-моему, не собирается просто молчать.
Вчера пришла после уроков и обнаружила на своей кровати книгу «Крёстный отец» Марио Пьюзо. Откуда она там взялась? С психу наехала на Приходько, но она без понятия. Кутузова тоже не в курсе. Открыла книгу — а там фотографии… У меня аж внутри всё заледенело. Это конец…»
Недельный перерыв и новая запись:
«Я
Спустя два дня:
«Д.К. предлагает мне встретиться наедине. Говорит, что хочет кое-что предложить мне в обмен на молчание. Предлагает сделку, короче. Иначе обещает рассказать про меня всем… Шантажирует… Напоминает про фотографии… Я подозреваю, что это за сделка. Если это то, что думаю, то… я пропала. Я не хочу и не смогу это сделать…
Никак не ожидала, что Д.К. может быть такой мразью… На самом деле, это страшно — знать человека столько лет, точнее, считать, что знаешь его, а потом такое…»
Четырнадцатого апреля Алиса оставила последние несколько строк:
«Эти дни я избегала Д.К. насколько возможно, но решила, что пора поговорить. Разумеется, я откажусь. Пусть делает, что хочет. Но осмелится ли? Я ведь тоже могу кое-что рассказать…»
Эрик перечитал последние слова и озадаченно посмотрел на Катю, которая, казалось, не дышала.
— Теперь ты понимаешь? — почему-то шёпотом произнесла она, хотя в алее кроме них никого не было. — Ты видишь, какой страшный человек Дина Ковалевская?
29
Эрик не знал, что и думать. Этот дневник лишь сильнее всё запутал. Точнее, вопросов и подозрений стало теперь только больше.
— Почему ты так уверена, что это Дина? Не у неё одной такие инициалы.
— Ну а кто?
— Да мало ли…
— Это сто процентов кто-то из пансиона, раз смог запросто зайти в её комнату и подложить книгу.
— Ну, допустим. Но и в пансионе народу хватает. В одном нашем классе трое с инициалами ДК. А, может, это кто-то из другого класса…
Катя упрямо покачала головой.
— Нет, я уверена, что это Ковалевская.
— Ты просто на неё злишься. Но, Кать, это очень серьёзное обвинение.
— Нет, это серьёзное преступление. Шантаж и доведение до самоубийства. Ты понимаешь, человека не стало? Девушки, которой бы жить да жить. А её нет. Это страшно! А Дина зато живёт в своё удовольствие и радуется.
— Ну здесь же не сказано, что это Дина. Так что не факт.
— Да нет же! Смотри, всё ведь сходится. — Катя принялась загибать пальцы. — Инициалы — раз. Разругались накануне — два. И не просто же поссорились, а между ними что-то серьёзное произошло, все говорят. И вот это: считать, что знаешь человека столько лет… А они же с Диной из одного города, Олеся говорила. Дружили очень давно. Вот. А, ну ещё она ведь кроме этого ДК ни разу не написала Дина там или Ковалевская. Но ведь не могла она про свою лучшую подругу совсем не написать ничего, ни строчки. Пусть даже они и поссорились. Да тем более даже что поссорились! Видишь? Ну какие тебе ещё нужны доказательства?