Частная жизнь Пиппы Ли
Шрифт:
Гостиная Надо была настоящим испытанием для привыкших к спокойной палитре глаз: обои с алым плющом, диван с узором пейсли, кресла пастельные, но разных оттенков. На комоде из красного дерева викторианский город в миниатюре: литые металлические домики, лавочки и вагонное депо стояли внутри кольца железной дороги, по которой с неиссякаемой механической энергией бегал блестящий красный поезд. Остаток полезной площади занимали фотографии. Целые иконостасы незнакомых лиц: младенцы, школьники, пожилые люди, солдаты, невесты поколениями, начиная с конца девятнадцатого века. Пиппа старалась не упустить ничего, взгляд метался по комнате, словно испуганная птичка, и наконец опустился на Дот, неподвижно сидящую в персиковом кресле.
— Привет!
Дот медленно подняла голову.
— Гости во внутреннем дворе, — хрипло объявила она.
— Что-то случилось? — испуганно спросила Пиппа.
— Он не выходит.
— Твой сын?
— Заперся в своей комнате. Представляешь? Тридцатипятилетний мужчина заперся в комнате, когда родители устроили прием в его честь!
С улицы донесся смех. Глянув в тонированное зеркальной пленкой окно, Пиппа увидела во дворе весело болтающих людей. Джонни Надо, сжимая в руке бокал, внимательно слушал пожилого мужчину. Хм, даже голову на бок склонил. Муж Дот был задиристым коротышкой с кривыми ногами и лоснящейся розовой кожей.
Неуверенно встав, Дот взяла у Пиппы вино.
— М-м-м, холодное! Право же, не стоило… Давай попробуем! — она провела гостью на кухню и, открыв бутылку, разлила вино по бокалам. — За материнство! — провозгласила она и залпом уничтожила половину.
Выйдя во двор, Пиппа познакомилась с соседями. Среди приглашенных оказались бывшие стоматологи, саксофонист, хиропрактик и хрупкая старушка, в свое время написавшая книгу по детской психологии. Вдовец-саксофонист явно ухлестывал за пышнотелой женой хиропрактика, а ведь обоим хорошо за семьдесят! Пиппа старательно запоминала увиденное, чтобы потом рассказать Гербу. От вина кружилась голова. Опершись на шпалеру, она позволила себе расслабиться и изящно отвела левую ногу в сторону. Мэриголд-виллидж снова подарил ей молодость. В первые годы замужества Пиппа тоже была самой молодой в компании, а сейчас, наблюдая за веселящимися старухами, гордо расправила плечи, и высокая грудь тут же натянута тонкую ткань блузки. Вернулась даже свойственная молодым надменность: возраст словно возвышал ее над окружающими.
Неспешно, вперевалочку к ней подошел Джонни Надо.
— Привет, Пиппа, молодец, что пришла! Выглядишь — глаз не оторвать! — подмигнул он.
— Спасибо за приглашение, Джонни.
— Слушай, не могла бы ты присмотреть за Дот? — зашептал на ухо стоматолог, обдавая Пиппу запахом соленых крендельков. — Ей сейчас несладко… Она ведь тебе доверяет!
— Да, конечно, — Пиппа взглянула на крыльцо: там недавно стояла Дот. — Где она?
— Ушла в дом. Говорил я, не нужно ничего устраивать! — покачал головой Джонни и снова зашептал: — Вытащи ее, пусть хоть колу выпьет!
Пиппа открыла раздвижные двери. Никого. Заглянула на кухню — тоже никого, зато из конца коридора слышались возбужденные голоса и плач. Пиппа быстро зашагала на звук, представляя, как Дот и сын-полуфабрикат слились в убийственных объятиях. Мать тащит парня к гостям, а тот, сопротивляясь, сжимает ее горло до тех пор, пока она безжизненным кулем не оседает на пол… Пиппа подошла к двери спальни — судя по крикам, Дот с Крисом находились там — и робко постучалась. Вопли притихли.
— Дот! — позвала она.
— Кто это? — резко спросил мужской голос.
— Меня зовут Пиппа Ли. Я… я ищу Дот.
Послышался шорох, и дверь распахнулась. Молодой крепкий мужчина с бледным, худым лицом, на котором выделялся сломанный нос, посмотрел на Пиппу с бессильной злобой. Точнее не на Пиппу, а сквозь нее, потому что явно думал о чем-то другом. На голом мускулистом торсе красовалась татуировка — Христос, нанесенный умелой рукой. Господа изобразили в цвете, с обнаженной грудью и большими крыльями. Глянув через мускулистое плечо,
— Дот, — стараясь говорить как можно спокойнее, позвала Пиппа, — Джонни велел тебя разыскать.
— Посмотри на меня, — отозвалась хозяйка. — Разве в таком состоянии к гостям выйдешь?
Пиппа решила сыграть ва-банк.
— Меня зовут Пиппа Ли, — она бесстрашно протянула руку молодому человеку.
— А я Крис, — рукопожатие «полуфабриката» было на удивление осторожным. — Рад знакомству. Извините, что мы тут при вас… Ну, малость повздорили… — порывшись в спортивной сумке, парень достал мятую рубашку. Пиппа заметила: крылья Христа на полуфабрикатовской груди не обрываются, а тянутся по предплечьям и вниз по спине. Дот тайком наблюдала, как разрисованный сын надевает рубашку и застегивает пуговицы. — Позаботьтесь о маме! — велел он, пронзив гостью пугающе честным взглядом, а затем отступил к стене. — Мне пора, — без лишних слов Крис вылез в окно и зашагал прочь. При ходьбе он раскачивался, откидывал спину назад и сжимал кулаки, словно ежесекундно ждал нападения. Распахнув кабину желтого пикапа, парень устроился на водительском сидении и укатил прочь.
— В детстве он был таким милым! — раздосадованно качая головой, пролепетала Дот. — Ты даже не представляешь…
Прошло несколько дней, и, хотя желтый пикап Криса Надо несколько раз проезжал мимо Пиппы, Дот не объявлялась. Пиппа решила: ужасная сцена в спальне положила их дружбе конец. Сынок-полуфабикат действительно пугал. Бедная Дот! Пиппа с удивлением обнаружила, что скучает по соседке, и даже подумывала позвонить и узнать, все ли в порядке, но боялась еще больше ее смутить. Приступы лунатизма не повторялись, кухня блистала чистотой, и Пиппа почувствовала, как в душе воцаряется умиротворение. Дни неспешно тянулись своим чередом. Каждое воскресенье из города приезжал Бен, а Грейс улетела в Париж отдохнуть от двухнедельных фотосъемок в Кабуле.
Пиппа так и не поняла, каким образом дочь попала в Афганистан. Вроде бы секунду назад снимала собачьи выставки для «Хартфорд курант», а в следующую уже делала вселяющие ужас фотографии изувеченных детей и рыдающих женщин для «Нью-Йорк тайме». Безудержное желание Грейс найти и запечатлеть правду изумляло Пиппу до глубины души. Ничто на свете ее не остановит! Тем не менее, глядя в глаза очередному, бегущему по серому морю пепла ребенку, Пиппа думала: «Разве не жестоко снимать такое страшное горе?» Она не решалась задать дочери разъедающий душу вопрос: «Не оказывалась ли ты перед выбором: спасти человека или запечатлеть на пленку?» Ну, во всяком случае, дочь занимается делом. Привлекает внимание.
К себе… Нет, не к себе, нехорошо так думать! К бедам, вопиющим несправедливостям! В отличие от самой Пиппы… «Ладно!» — думала она, листая страницы красочно иллюстрированной кулинарной книги: «оссо буко», [2] «ягненок по-милански», «спагетти с морскими черенками». По крайней мере, Герб благодарный! Он любит, когда о нем заботятся.
Гербу попалась книга, написанная неизвестным автором — учителем истории из Айдахо. Рукопись пришла по почте в обычном конверте из плотной бумаги с напечатанным на машинке адресом. «Отослать такое способен либо полный идиот, либо настоящий самородок», — впервые увидев бандероль, заявил Герб. В непритязательной раковине оказалась жемчужина, выловить которую мечтает каждое издательство, — редчайшая помесь легкого чтива и качественной литературы. Исторический роман с динамичным сюжетом, полный душераздирающих подробностей, написанный живым, выразительным языком. По его мотивам можно снять великолепный фильм!
2
Оссо буко — тушеная телячья голень.