Частное лицо
Шрифт:
– Не хочу портить атмосферу.
– Это хорошо. Я не люблю, когда портят воздух.
– Я не это имел в виду.
– Вам видней, но все же, я ни за что не поверю, что у вас не найдется для меня какого-нибудь вопроса.
– Сегодня я задаю только один вопрос.
– Да? И какой же?
– Что вы здесь делаете? Я имею в виду, какими судьбами вас занесло в этот Орден?
– Я понял, что вы имеете в виду. Насколько хорошо вы знакомы с Кроули?
– Читал о нем у Уилсонов, как у Колина, так и у Роберта. Читал его биографию, выпущенную в серии «Жизнь Запрещенных Людей».
– А как с другими его книгами?
– Для меня там слишком много египетской мифологии, таро и каббалы. Пожалуй, я слишком невежественный для этого.
– А что вы скажете на то, что здесь я обнаружил нигде ранее неопубликованные дневники Зверя 666 (так часто называл себя Кроули).
– Они подлинные?
– Без всякого сомнения.
– В своей книге «Моя жизнь после смерти» Роберт Антон Уилсон описывает одну весьма интересную историю. В августе 1968 года испанское правительство на острове Ивиса отправило за решетку человека которого в частности (у него было немало других имен) звали Эль Миром Де Хори. Дело в том, что он подписывал свои картины такими именами, как Пикассо, Ван Гог, Матисс… Причем эксперты принимали его картины за полотна тех художников, имена которых стояли на холстах. Уилсон делает весьма логичный вывод о том, что теперь, после этого скандала, глядя на картину, подписанную тем же Матиссом, нельзя быть уверенным в том, кто ее написал: Матисс, Эль Мир или другой еще не раскрытый гений мистификации.
– Да, я читал биографию Эль Мира. Она называется, кажется «Подделка». Имя автора по-моему Клифф… Кстати тоже весьма достойный образец мистификации, хотя, бесспорно, эта история имела место в действительности.
– И что, вы продолжаете утверждать, что эти дневники однозначно написаны рукой Кроули?
– Скажу так, эти дневники вполне достойны того, чтобы быть написанными рукой Кроули.
– А вы… Как относитесь к Кроули?
– Я очень многому научился у этого человека, как, впрочем, и у Ошо, и у Петра Успенского, у Карлоса Кастанеды… Я с огромным уважением отношусь к этим людям, и если у меня появляется возможность еще ближе приобщиться к их наследию, я ее не упускаю.
– А что вы скажете о том, что происходит здесь?
– Вы хотите знать, как я отношусь к тому, чем занимается здешняя компания?
– Именно это я и хочу знать.
– Знаете… Это как дзен и Пелевин. Не совсем удачное сравнение.
– Зато вполне понятное и четкое.
Мы напивались медленно и неуклонно, а когда надрались до состояния откровенного разговора, он затронул тему, ради которой и организовал распитие коньяка тет-а-тет.
– Знаете, у вашего друга талант устраивать провокации, – сообщил он мне таким тоном, словно открывал тайну государственной важности. – Хотите верьте, хотите нет, но такими я никогда их еще не видел. Такие всегда важные, воспитанные… И тут раз… Признайтесь, может он и правда служит Сету?
Рассмеявшись, он дал понять, что последнее утверждение было шуткой.
– Не знаю. Я действительно знаком с ним всего только два дня. Два, – я показал два пальца.
– Нет, скажите, – не унимался он, – так достать Дворецкого… Ну это понятно. Но что он успел уже сделать Алле?
– Насколько я понял, он намекнул на ее довольно-таки нелицеприятное прошлое.
– А вам не посчастливилось стать свидетелем этого разговора?
– Не только. Она была со мной слишком надменной, и я не удержался и намекнул ей на то, что понял намек Клименка.
– Ну да, конечно, для нее это как…
– Представляете, а я в нее чуть не влюбился. Когда я ее впервые увидел, она показалась мне совершенством, грацией и изяществом в одном флаконе.
– Ну пыль в глаза она пустить может. А что он сделал ТАКОГО Надежде?
– Этому… а этой, как ее… Шапокляк?
– Шапокляк?! – от смеха он поперхнулся.
– С Шапокляк у них похоже взаимная идиосинкразия на уровне коллективного бессознательного… – предположил я.
– Возможно, вы и правы. Черт… Кажется, я перебрал. Теперь бы еще перебраться…
Добравшись до дивана, он сделал вид, что отрубился.
В коридоре я столкнулся с Аллой.
– Признайся, сволочь, это ты ей все рассказал, – злобно зашипела она.
– Да пошла ты! – вслух я выдал эту расхожую фразу без купюр.
– Подонок, мразь, сволочь… – она готова была кинуться на меня с кулаками.
– Слышь, ты, отставная шлюха, только дернись, и я раскрашу хлебало. Ты поняла? – предупредил я.
Я не шутил, и она это поняла.
– Я тебя ненавижу! Что б ты сдох! Понял? Что б ты сдох!
Этот приступ бессильной злобы заставил меня рассмеяться ей в лицо. Продолжая выкрикивать оскорбления, она бросилась прочь, а я… Чувствуя себя намного более пьяным, чем хотелось, я сначала забрел в туалет процитировать Есенина (пальцы в рот и веселый свист), а потом, чтобы прийти в себя, вышел из дома. Дождь кончился, а, судя по звездному небу и огромной луне, ужин я пропустил, или его просто не было.
На лужайке у дома я увидел Веру Павловну. Она стояла спиной ко мне и лицом к луне, точно избушка в сказке. В лунном свете она выглядела сказочной феей. Не знаю почему, но мне захотелось к ней подойти.
– Извините. Можно нарушить ваше одиночество? – спросил я, стараясь выглядеть, как можно менее пьяным.
Она не ответила, но ее молчание, скорее, выглядело как «да», чем как нет. По крайней мере, мне так показалось и так захотелось.
– Тут такое дело, – продолжил я попытку завязать разговор, – я чертовски хочу вас о чем-нибудь спросить, но не знаю о чем.
– Тогда я вас спрошу.
– Чертовски весь к вашим услугам.
– Скажите, почему, по-вашему, люди нарушают закон?
– А кто вам сказал, что они его нарушают?
– Это что, шутка?
– Отнюдь. Люди всегда следуют закону. Только у некоторых людей их персональный закон отличается от того, который прописан в кодексах. Этих людей и называют преступниками.
– Интересная мысль.
– Вы знаете, она мне и самому понравилась. А теперь можно и я немного полюбопытствую?
– Попытайтесь.
– Скажите, а что вы здесь делаете? Ну, вы одна на этой поляне?
– Я разговариваю с луной.
– Правда?