Шрифт:
Часть первая
ПРИКОСНОВЕНИЕ
1
Антонина Степановна, женщина преклонных лет, никак не могла уснуть. Сначала, как обычно, ее одолевали мысли о прошедшем дне: она любила анализировать все случившееся с ней за день, даже самое незначительное. Потом, как водится, мысли ее перекинулись на день грядущий. Однако ближайшее будущее не сулило Антонине Степановне ничего такого, что следовало
Но заснуть не смогла.
Мешал ей тихий, назойливый звук, исходящий непонятно откуда. Антонина Степановна села на кровати, покрутила головой.
Звук не исчезал. Но и громче он не становился. Загадочность и настойчивость его начали раздражать. Антонина Степановна встала и вышла в коридор.
Звук стал заметно сильнее и отчетливей. Звук был очень знаком Антонине Степановне… Что ж это такое может быть? Без малого-то в два часа ночи?
— Тьфу ты! — ахнула вдруг Антонина Степановна и поняла: это невыключенный телевизор у соседки.
Антонина Степановна накинула поверх ночной рубашки пальто и вышла на лестничную площадку.
Позвонила соседке. Тишина.
Еще раз, настойчивей. Безрезультатно.
Внезапно дверь соседки приоткрылась, сама по себе, медленно, и тут же захлопнулась: сквозняк.
«Как странно… — подумала Антонина Степановна. — Телевизор не выключен, дверь нараспашку — это в наше-то время сплошного хулиганства и бандитизма!»
— Ольга Алексеевна! — крикнула Антонина Степановна в темноту прихожей, приоткрыв дверь, но не решаясь заходить.
Никто не ответил.
Антонина Степановна вздохнула, подумала, что теперь-то уж она точно не заснет, не успокоится. Перекрестившись, она решилась наконец и ступила в соседскую прихожую, придерживая тем не менее входную дверь полуоткрытой.
Постояв немного и прислушавшись, Антонина Степановна включила в прихожей свет. Никого, ничего. Только этот ужасный звук.
Телевизор находился на кухне. В середине его светящегося экрана виднелось темное прямоугольное пятно.
— Ольга Алексеевна, вы спите? — Антонина Степановна сделала три шага в сторону двери, ведущей в комнату.
Ни звука в ответ.
Входная дверь за спиной Антонины Степановны опять неожиданно приоткрылась от легкого сквозняка и опять хлопнула. Антонина Степановна вздрогнула, но быстро взяла себя в руки: этот испуг вдруг придал ей смелости. Она решительно открыла дверь, ведущую в комнату.
Хоть в комнате и было темно, но она сразу увидела: ну так и есть — окно настежь. Странно — за окном поздняя осень. Ежась от холода, Антонина Степановна вошла в комнату, нащупала выключатель, зажгла свет и остолбенела.
Ее соседка Ольга Алексеевна сидела в кресле, положив руки на подлокотники. Руки лежали ладонями вверх. Руки, халат, кресло, палас — все вокруг было в крови. Ольга Алексеевна сидела со вскрытыми венами.
Ольга Алексеевна была безнадежно мертва.
Антонина Степановна в ужасе отступила.
Она не соображала ничего, голова кружилась. Ноги перестали держать, Антонина Степановна опустилась на диван…
И тут же вскрикнула.
На диване лежал Коля, двенадцатилетний сын мертвой соседки. Коля лежал на спине, лицо его было закрыто подушкой.
— Коля… — не соображая, что делает, Антонина Степановна подняла подушку. Широко открытые глаза Коли были абсолютно неподвижны…
На кухне пищал телевизор.
По квартире гулял сквозняк.
…Яркие, трассирующие очереди возникали там, далеко впереди, и проносились мимо с бешеной скоростью. Казалось, что оперативная машина, мчащаяся по туннелю, проваливается в бездонную черную трубу…
Оперативную машину, выскочившую из туннеля и круто перестроившуюся на осевую полосу реверсивного движения, сильно занесло. Навстречу им лоб в лоб мчался тяжелый трейлер. Еще секунда, и он пронесется точно по их головам, превращая железо и плоть в единое месиво…
Они увернулись в последний миг, и трейлер с ревом пронесся в пяти сантиметрах левее.
Турецкий Александр Борисович, следователь по особо важным делам, успел заметить краем глаза через зеркало заднего вида постового ГАИ, схватившегося было за свисток, но затем поднесшего ко рту микрофон рации.
Турецкий взял телефонную трубку служебной связи:
— Да это мы, свои… Ну ладно, не пыли. Согласен: жизнь прекрасна и удивительна… Согласен.
— Самоубийство. Типичное самоубийство, — сообщил врач Турецкому, закончив осмотр трупов. — Задушила ребенка, а затем вскрыла себе вены. Часа три назад. Около двенадцати ночи.
— Алкоголь? Наркотики?
— Очевидные проявления не обнаружены…
— А точно может показать только вскрытие… — задумчиво протянул Турецкий.
Врач кивнул, соглашаясь.
— А вот чем ты объяснишь блаженные выражения их лиц? Радость на них такая, будто им большой пряник показали перед смертью. Ведь умирать-то больно поди?
— Да нет, не всегда. — Врач, пожав плечами, решил поддержать шутку. — Я, правда, сам еще не умирал ни разу, но те, кто умерли, рассказывали мне потом… Совсем не больно.
— Не больно, может быть. Но ведь тоскливо? Да… — Саша окинул взглядом комнату: — Благополучная семья…
— Вполне, — согласился врач. — Особо зажиточной, конечно, ее не назовешь, но…
— На кухне нашли записку. На телевизоре. Приклеена была на экране, — доложил Сережа — молодой следователь, новый стажер Турецкого.
— «Уходим в лучший мир…» — прочитал Турецкий. — Не густо. Одно, правда, ясно теперь — сделано это было, похоже, вполне сознательно. Записку отправишь на графологическую экспертизу: ее ли почерк и когда написана.