Частное расследование
Шрифт:
Перекрестясь третий раз, Антонина Степановна сделала три шага в сторону двери, ведущей в комнату.
Ни звука. В тишине — все та же ужасно знакомая цепь гудков? Сигналов? Примитивных музыкальных фраз?
Входная дверь за спиной Антонины Степановны опять неожиданно приоткрылась от легкого дуновения сквозняка и опять хлопнула… Антонина Степановна вздрогнула, но быстро взяла себя в руки: этот испуг вдруг придал ей смелости. Она решительно открыла дверь, ведущую в комнату.
Хоть в комнате и было темновато, но она сразу увидела такое, от чего мгновенно остолбенела…
Ее соседка, еще в 1992 году умершая, Ольга Николаевна сидела в кресле, положив руки на подлокотники. Руки лежали ладонями вверх, а грудь Ольги Николаевны тихо и равномерно вздымалась: умершая почти пять лет назад Ольга Николаевна спала сидя…
Антонина Степановна в ужасе отступила.
Голова не соображала ничего, кружилась. Ноги перестали слушаться, Антонина Степановна опустилась на диван…
И тут же вскрикнула.
На диване лежал Коля, тоже числящийся в мертвецах десятилетний сын мертвой соседки. Теперь-то ему было по виду, наверное, лет шестнадцать уже…
Коля лежал на спине и бибикал этой дурацкой электронной игрушкой — тетрисом, расплодившимся последние годы столь буйно, что нигде от него не продохнешь уже.
— Коля… — не соображая ничего, Антонина Степановна всплеснула руками.
— Вы бы, Антонина Степановна, садились бы куда угодно, но не на меня… — заметил Коля, не отрывая взгляда от бесконечной вереницы фигурных кирпичей, сыпавшихся и сыпавшихся там, на жидкокристаллическом дисплее южнокорейской игрушки.
Было понятно, что от игры Колю уже никакими расспросами не оторвешь.
Зачарованная, как сомнамбула, Антонина Степановна попятилась назад — восвояси…
Выйдя уже на лестничную площадку, она не сдержалась и все же коротко, истошно вскрикнула, столкнувшись там с Травиным — лицом к лицу…
— Извините… Вы уж простите, что поздно так… — любезно, как обычно, улыбнулся своей извечно виноватой улыбкой Травин, наклоняясь и подбирая с пола выпавшие у него из кармана детские прыгалки…
Подняв их, он еще раз скорчил убитую стеснением рожу, ну, как обычно, и скрылся за Олиной дверью, деликатно и почти бесшумно щелкнув замком.
— Ну дела-а-а! Да как это может быть-то?
Звуки за стеной прекратились, но сон ушел, как молодость, как будто навсегда.
Позвонить в милицию?
А зачем? Что сказать?
Нет, определенно завтра у подъезда на лавочке будет о чем посоветоваться с опытной Клавдией Николаевной, прозорливой Лидией Осиповной и рассудительным дедушкой Дьяконовым — добреньким, всегда чуть-чуть навеселе.
Умерла — и вот на тебе!
Но так же не бывает?!
Неужто ей все примерещилось тогда, в 1992-м?!
А может, не тогда, а сейчас, пять минут назад?
Нет, все-таки будем считать, что тогда! Тогда, а не сейчас. Вот так-то!
Конечно!
Вот молодость, юность? Ее собственная?
Пронеслась как сон. Примерещилась.
А цены, допустим, взять? Кто же теперь поверит, что хлеб был по восемнадцать копеек, а сыр по три шестьдесят? А творог? А молоко? А то, что на пенсию можно было жить — не тужить? А кефир? А картошка? Вот точно — картошка! Это ужас вообще!
А может быть, это все так от того, что мертвецы, воскресая, съедают? Оттого-то и цены растут! Антонина Степановна аж похолодела от этой внезапной догадки. Нет, не проходит! Мертвецы, воскресая, не только ведь жрут, а поди и работают тоже… От Травина потом несло, как от лошади. Где-нибудь подрабатывал ночью, разгружал или что там еще… Нет, мертвецы ни при чем! Это все демократия эта! Яйца возьми, например… А рыба? Что хек, что треска! А мойва, селедка… Морковь… Свекла… Капуста… Эх-х-х… Что говорить…
Антонина Степановна с чувством перевернулась на другой бок, тяжко вздохнула и (сама не заметила как) вдруг как-то сразу уснула.
Ей снилась «Докторская».
Обалденная — микояновская…
По два девяносто!
Она засмеялась во сне.