Частное расследование

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Спасибо. А где это НПО? Территориально?

— Да рядом здесь. На Преображенке. Около дурдома Ганнушкина. Минут пятнадцать на машине, меньше даже.

Турецкий подумал.

— Так. Мы с тобой, Сережа, в НПО. А ты, — Турецкий повернулся к водителю Мише. — А ты давай дуй к теще. Телевизор покупать.

— Да я… — заволновался Миша. — Телевизор подождет…

— Телевизор подождет, а теща — нет, — Турецкий смотрел в сторону ворот, как «рафик» с трупом Травина медленно выруливает со стройки, скользя по грязи. — Договорились ведь: проводишь Травина — свободен. Так?

— Да так-то так, да ведь…

— Ну, Травина ты проводил?

— Да проводил! — Миша раздосадованно махнул рукой.

— Вот и свободен! Все. Сделал дело, гуляй смело!

— Зачем вы так, Александр Борисович, — голос Миши звучал укоризненно.

— Ну-ну, не огорчайся, — Турецкий успокаивающе обнял Мишу за плечи. — Он так и так бы повесился, судя по всему, понимаешь? А мы должны думать в первую очередь о живых, ясно? Ну вот и все тогда.

Лаборатория корреляций отделения медицинской статистики НПО «Химбиофизика» находилась в подвале старого здания какого-то архитектурного комплекса екатерининских времен. Сразу было видно, что при проклятом царизме в этом доме располагалось совсем другое заведение — возможно, больница для бедняков, ночлежка или что-то в этом роде. Подвал за время диктатуры гегемона претерпел десятка два ремонтов, но все они были, скорее, косметическими, так как теперь вся эта косметика проглядывала слоями, в тех местах, где сырость точила стены, превращая внутреннюю электропроводку во внешнюю.

Свидетель трагической гибели Грамова, Вячеслав Анатольевич Ерохин, охотно согласился рассказать «в который раз уже!» обо всех обстоятельствах того ужасного происшествия, имевшего место «двадцать девятого июня сего года, ровно через неделю, как Гитлер напал». Запомнилось, видно, накрепко.

— Я тут вот стоял, — объяснял Вячеслав Анатольевич. — А Леша Грамов тут, у штуцера. Прокладка сгнила, как потом оказалось, напруга тут избыточная — единички не будет, но площадь, видишь, зато — два квадратика. Резьбу сняло, повело направляющий, скусило шпильку заподлицо: комиссия потом установила…

— А если без техники? Просто?

— Просто? Просто — брызнула отсюда струя — вот в палец толщиной.

— Струя чего?

— Да кислоты. Мы кислотой ее зовем. Она не кислота, конечно. Похуже. Беда не в том была, что кислота. А в том беда, что затеки она в соседний отсек, в наш, где стоял генератор Лешкин, там ведь и щелочь тоже, она хоть ни при чем, однако же в шкафу стояло литров сорок. Всю дрянь ведь складировали. Тут так бы ахнуло — все выгорело бы, напрочь все! Поэтому мы стали зажимать струю. Чтоб к нам ее, подлюгу, не пустить. Она ж как брызнула — и бьет. И по полу течет — прям к нам, собака. Ну, Грамов тут ее рукой. Зажал, откуда брызжет. Я вижу: все — руки, считай, лишился. Ноль секунд. Рука не держит — не удержишь. Он комбинезон давай срывать, заматывать… А бьет ведь, брызжет во все стороны. Тревога-то ревет — по всему корпусу, конечно, — ничего от нее не слышно. Куда бежать, чего хватать — вопрос для остального коллектива — он открытый…

— А вы?

— А я — вот тут. Ну, тоже, с дуру-то, рукой зажал. Как обожгло, как обожгло! И чувствую потом: все, отключился! Во — видишь руки?

Руки действительно вид имели ужасный.

— Меня, как я потом узнал, успели оттащить. А Лешка все держал, не знаю уж, как смог, как вынес. И не успел поэтому, когда все полыхнуло. А это ж как напалм горит, пойми! И от него одни лишь пуговицы остались. И хоронить-то было нечего. В гробу-то его положили по-христиански, забинтовали напрочь… А уж чего там бинтовать-то было… В порошок сгорел. Ведь я в себя когда пришел, тогда еще, после укола, я видел, что от него осталось.

— Осталось что-то?

— Да. Осталось. Вот именно, как ты сказал, «что-то».

— А чем занимался Грамов?

— По правде вам сказать — людей лечил. Вот тут стоял его генератор. Я, например, приду с похмелья — он меня усадит. Контакт наложит прям на лоб — и как ни в чем не бывало. Похмелье он снимал — любое. Ну изучал, конечно, тоже — эти… альфа-ритмы. Во! Мне говорил он, кстати: Славка, ты много пьешь, подлец, но руки золотые! И спектр альфа-ритмов у тебя — ну полный отрубец! Ты, Славка, — экземпляр! И все, ушел наш Лешка Грамов, инженер. Теперь похмелье лечим так же, как и все. А было время. Было! Эх, жисть.

— А где ж теперь этот «похмельный» генератор?

— Где-где? Другим отдали. Увезли. На нем же докторскую залепить — раз плюнуть. Начальство сразу увезло, едва ль не в тот же день. Ты что — не понимаешь? Вон там, в углу, Илюхин, был у нас такой, хранил свои покрышки новые от «Москвича». Пошел в отгул, запил и помер. Так что ты думаешь, покрышки-то? Семье вернули? Милый мой! Слизнули тут же. Еще некролог не висел, а уж их не было. Где живем? Надо ж понимать!

— И вы по-прежнему работаете тут?

— Сказать по правде, не работаю. Живу. Слежу за штуцерами, понимаешь? Чтоб снова не рвануло. Хотел уволиться сначала. Нет, не могу. Покоя, сна лишился. Нет. Слежу. Не понимаешь?

— Понимаю.

— Вот такие дела.

4

— Ошибка, подтасовка исключается. Труп был, конечно, изуродован ужасно, не труп, верней сказать — останки, но это были останки Грамова, несомненно. Я ведь знал его лично, очень хорошо знал, — порядка двух десятков лет работали бок о бок. — Директор НПО «Химбиофизика» печально качнул головой и двинул по столу в сторону Турецкого пачку сигарет, угощая. — Ах, какая трагедия! Три месяца уже прошло, а все свербит в душе: как будто бы вчера…

— Насколько тщательно проводилось расследование? Как вы считаете?

— Расследование? Не то слово! Все НПО трясли два месяца, да что я говорю! Во-первых, гибель человека: уголовное дело заводится автоматически, как вы понимаете. Во-вторых, пожар. Да какой пожар! Три лаборатории выгорели. Материальных ценностей уничтожено было, по самым скромным подсчетам, тысяч на сто долларов, — у нас ведь большей частью оборудование импортное. Это значит, материально-техническая и финансовая комиссии из Управления и из Минздрава трясли нас месяц, как осину… Далее: злостные нарушения техники и противопожарной безопасности. Надзор пожарный вот, в июле, вообще нас закрывал на две недели. Что еще? Гражданская наша замечательная оборона. Есть она? Есть. Но, как вы знаете, она есть везде и нигде не сработала. Спитак помните? А Чернобыль?