Частное расследование
Шрифт:
— Не допускаю. Но и не исключаю.
— И дочь зарежете?
— Ну нет! Скорее усыплю. Снотворным.
— Ужасно. Да как вы, мать, можете так спокойно говорить?!
— А как вы, мужчина, джентльмен, можете спрашивать подобное у женщины, у матери? Что вы так уставились на меня? Вы спросили — я ответила. «Зарежете?» — «Нет, усыплю». Что, съели?
— Однако пока, до моего знакомства с вашим отцом, вы, надеюсь, воздержитесь резать и усыплять?
— Да без сомненья! У меня же свадьба через неделю, Александр Борисович! Вы совсем забыли. А я-то помню!
Турецкий улыбнулся.
— Действительно. Ваш отец к вам является где попало или приходит только домой?
— Да. Домой. Ночью возникает в квартире.
— Внезапно?
— Внезапно, да. — Она запнулась. — Но я очень часто предчувствую. Вот вечер, например, и что-то вдруг внутри: сегодня! А ночью — мгновенно — как будто и не спала. И неспокойствие перед этим ужасное. И точно — дверь! Медленно-медленно…
— Входная дверь?
— Нет. Дверь комнаты, в которой мы с Настенькой спим.
— А как он попадает в прихожую?
— Вы это у него спросите. Сама-то я в прихожей не спала ни разу.
— Ловлю вас на слове. Марина, что бы вы сказали, если я подежурю у вас несколько ночей?
— Ночуйте на здоровье.
— С собакой можно?
— Места много.
— Спасибо. Есть еще нюанс. Тех, кто хочет вас убрать, не должно насторожить мое появление в вашей квартире. Нам нужно сейчас разработать правдоподобную легенду: кто я, что, почему и зачем.
— По-моему, это несложно.
— Несложно? Как вы объясните? Ну вот соседке, например?
— Любовник. Вас устроит?
— Да. Любовник нас вполне устроит, — усмехнулся Турецкий.
Они вышли из ресторана. Смеркалось.
— Когда вас ждать? — спросила Марина.
— Завтра, — он открыл дверцу машины. — Сутки не спал — отоспаться надо. Перед смертью-то. Рагдай! Вот свинья, первый залез. Извините, мэм, мисс, он плохо учился в собачьей школе.
Лихо развернувшись, Турецкий остановил машину прямо у подъезда Марины.
— До встречи! До двери проводить?
— Да нет, дойдем и сами.
— Я все же провожу.
Ничего необыкновенного не было ни в подъезде, ни у дверей квартиры — ни следов несанкционированных посещений, ни признаков скрытого наблюдения. Неясно почему, Турецкому вдруг пришла мысль, что ничего хорошего в этом нет. Он явно ждал зацепки — новой, откровенной. Зацепки не было.
Турецкий вышел из подъезда, сел в машину и поехал на работу.
7
Несмотря на довольно позднее время, Сергей все еще торчал в кабинете.
— Что, пашешь? — одобрительно кивнул, входя, Турецкий.
— Да вот бумаги привожу в порядок, Александр Борисович…
— Что нового по делу?
— Предсмертную записку Травина провел сквозь экспертизу.
— Наверно, подлинная, да?
— Да, конечно. А как вы догадались? — съязвил Сергей.
— А я догадлив от рожденья. Еще что?
— Больше ничего. Я ж говорю — бумаги приводил в порядок. А что у вас?
— Что у меня? Тут в двух словах не расскажешь. Такое все… Не хочешь ли пивка от Синебрюхова? В «Бармалей» тут заскочил. Жрать захотелось после похорон — беда! Шесть банок взял вот. А?
— Конечно. С удовольствием. А может быть, ко мне махнем, а, Александр Борисович? Я на работе не люблю — ну просто в горло не идет. Ей-богу. В субботу взяли водочки с Мишуткой — и не смогли. Не пошла.
— Ну прихвати ее с собой: глядишь, пойдет.
Дежурный на проходной проводил завистливым взглядом прозрачный пакет в руках Сережи с шестью банками пива и едва початой литровой «Смирновской».
— А я, — разлагольствовал на ходу Турецкий, — знал одного прокурора, который не то что на работе мог заложить, это-то запросто, на суде, во время обвинительной речи. Понимаешь, ставил, собака такая, графин прямо напротив себя. И выступал, мерзавец, прихлебывая. Требую, значит, со всей строгостью законности, понимаешь, смертной казни, ну и так далее.
Выйдя на улицу, Турецкий свистнул, подзывая Рагдая. Турецкий знал, что, только если он будет сейчас хорохориться, балагурить, нести ахинею, только в этом случае он не свалится с ног от усталости. Тогда откроется второе дыхание и, может быть, удастся зацепиться хоть за что-то в этой довольно странной истории с чередою не связанных как бы друг с другом смертей, но вместе с тем такой последовательной цепью смертей в одной простецкой, в сущности, семье.
— Ну вот. И этот прокурор, добавлю, любил ужасно ордеры на обыск нам подписывать. «Ищи-ищи, давай, ты не манкируй. Глядишь, найдешь чего— вези на экспертизу: попробуем тут, что уж…»
Машина тронулась.
— С чего начнем? — спросил Сергей, пропуская Турецкого в квартиру впереди себя.
— Начнем сначала, как обычно.
— Я музычку поставлю, вы не против?
— Наоборот, я — за.
— Я понял вас. — Сергей поставил музыку, причем довольно громко, а затем вдобавок включил еще воду на кухне, в ванной. Не сильно так, шумела чтоб. Сергей знал, что Турецкий очень не любил серьезных разговоров на фоне тишины: легко подслушать на большой дистанции. Ведь луч инфракрасного лазера, совершенно невидимый глазом, запросто наводится на окна квартиры и считывает колебания стекла. Стекло дрожит от речи, как мембрана. Единственный тут способ — весь разговор топить в шумах. Да и выпивка сама была только предлогом, чтоб не беседовать на службе. Турецкий говорил ему, что были случаи утечки информации — довольно странные, — раз пять-шесть за последний год.