Частное расследование
Шрифт:
Иванников включил вентилятор, который, впрочем, только гонял по кругу раскаленный воздух. Иванников подумал, что сейчас, когда дело, похоже, расклеивается, самое время попросить прибавку к зарплате либо повышение. Подобная просьба косвенно укажет на то, что он, Иванников, никакой вины за собой не видит. Он старался и будет стараться впредь. Только добавьте звездочек на погоны…
«Работа предстоит очень ответственная, долгая и трудная. Не побоюсь обратить Ваше внимание, что всем сотрудникам, задействованным в данной операции, следует, кроме
И в заключение я прошу Вас несколько откорректировать состав нашей оперативной группы в плане сокращения ее до количества трех человек. Действительно, четыре сотрудника на одной лестничной площадке производят несколько странное впечатление, способное вызвать и подозрение.
Конкретнее, я предлагаю вывести из состава нашей группы ст. лейтенанта Чудных Б. В., основываясь на том, что, во-первых, с его обязанностями прекрасно справляется лейтенант А. А. Суханова (помогая при этом и мне — левой рукой регулируя интенсивность психотронного излучения) и, во-вторых, воздействие психотроном на несовершеннолетнего Н. Ю. Грамова определенно претит психике ст. лейтенанта Б. В. Чудных.
Считаю также необходимым доложить Вам, что прапорщик В. Я. Карнаухов, приданный нам для конспирации, отлично справляется со своими обязанностями — как в качестве электрика-схемотехника, так и в качестве прикрытия. Будучи выходцем из провинциальных низов, прапорщик
В. Я. Карнаухов, от природы контактный человек, без труда вступает в разговоры со случайно заметившими нас жильцами подъезда, легко находит общий язык с любыми социальными слоями и, не стесняясь в выражениях, тут же развеивает всякие возможно возникшие подозрения относительно нас и нашей деятельности».
Как и следовало ожидать, никакого повышения по службе Иванников не получил: видно, там, наверху, на уровне Невельского и выше, его намек был в лучшем случае понят, но оставлен без внимания, в худшем же случае был просто не замечен.
Так или иначе, но лето кончилось, пролетели еще три недели сентября, а дело по-прежнему оставалось на месте. Грамовых по-прежнему регулярно облучали, но никаких значительных результатов не проклевывалось. Казалось, что группа Невельского работала как часы, но как часы без стрелок: шестерни вращались, маятник стучал, анкер качался, словом все тип-топ, кроме одного: время часы не показывали.
Неудивительно поэтому, что двадцатого сентября в кабинете Невельского раздался телефонный звонок внутренней спецсвязи.
Невельский, представился Альберт Петрович, сняв трубку.
— Кассарин, ледяным тоном ответил Василий Васильевич и без паузы, словно диктуя текст машинистке, выдал ровным голосом тот самый нагоняй, который чреват служебным несоответствием, а может, и отставкой. Сама форма изложения претензий являлась однозначно угрозой, хорошо известной всем сотрудникам МБ.
Я специально позвонил вам, чтобы объяснить, что вы непростительно долго копаетесь с Грамовыми, с Травиным, уже месяц и одиннадцать дней! Позвольте также объяснить вам, что ваши регулярные рапорты с развесистой клюквой и прочей «биологической целесообразностью» с описанием трудностей, никак не заменяют конкретного результата. Позвольте объяснить вам, что я жду не объяснений, а рапорта. Возможно, рапорта с просьбой отстранить вас от командования группой обеспечения вверенной вам операции. Чем занимаются ваши люди все эти сорок суток все то время, когда они не заняты непосредственным делом два двадцатиминутных сеанса в «неделю по Грамовой с компанией и два двадцатиминутных сеанса в неделю по Грамовой с дочерью? Восемьдесят минут в неделю, час двадцать, не маловато ли? Не находите? Если не находите, то объясню вам, что я нахожу Попутно: вы нашли чего-нибудь стоящее в квартире Грамова? Немедленно доложите мне. Письменно.
И, не прощаясь, Кассарин положил трубку.
Нет, подумал Невельский, мысленно прокрутив разговор еще пару раз и как следует «разжевав» его смысл. Так это нельзя оставлять. Накатать ему рапорт, Кассарину этому, да понаглее, пожестче. Он должен понять, что мы с ним в одной упряжке и сделать меня козлом отпущения ему не удастся. Он тоже сядет в ту же лужу.
Невельский повернул поудобней дисплей своего личного компьютера и с ходу начал набирать рапорт, не округляя, не сглаживая, а, напротив, расставляя четкие смысловые ударения:
«Настоящим рапортом я считаю обязанным объяснить Вам, что основной целью операции «Полоса отчуждения» я считал выполнение научного исследования — в первую очередь, а не спешную санацию известных лиц к заданному сроку. Если цель и задачу операции я воспринимаю неверно, то готов понести наказание, быть отстраненным от командованием группой, — прошу Вас лишь приказать мне это— в письменной форме, сформировать соответствующую комиссию и лично назначить служебное расследование относительно моего служебного соответствия».
— Вот-вот, — подумал Невельский. — Именно в письменном виде и именно через комиссию. Дешево ты меня не возьмешь, скотина трехзвездная….
«Я же, объясняю Вам, имею, как и ранее, законное право на собственное видение круга задач, не очерченных письменными распоряжениями и приказами, и готов, как и ранее, отстаивать свое видение подобных вопросов на любом уровне и, если придется, понести заслуженное наказание с уверенностью в последующей реабилитации.
Что касается бывшей квартиры А. Н. Грамова, занимаемой в настоящее время мною, то докладываю вам, что все вещи, вплоть до фурнитуры и телефонных розеток, вывезены мной в экспертный отдел еще 16 августа с целью проведения доскональной экспертизы и поиска возможных карандашных пометок на полях, критических вставок в чужих трудах, криптографированных записей и т. д.
Лично я каждый вечер в остающееся от текущих дел время исследую поднлинтусовые полости в квартире Грамова — по плинтусу за вечер. Эта продуктивность представляется мне чрезвычайно высокой, если учесть, что плинтуса в квартире Грамова были прибиты каким-то идиотом с помощью гвоздей финского происхождения с легкой винтовой нарезкой и вырывать их сложно так же, как, например, шурупы, вкрученные в толстый дубовый паркет».
— Нужно несколько раз употребить слово «объясняю», — подумал Невельский, — Намекнуть ему тем самым на то, что, дескать, сам дурак… И побанальней, побанальней что-нибудь. Вроде того, что «объясняю вам, что Волга впадает в Каспийское море». Ага!